Пасифик - [27]

— Ах, ну какое же доброе! Ведь так и крутит, так и крутит! Проходите же, вы совсем замёрзли! Сюда, сюда. Снимайте это всё…

Она засуетилась, во что бы то ни стало вознамерившись помочь Хагену с курткой, в которой, как на грех, заклинило молнию. В настенных зеркалах отражались их искажённые фигуры и жёлтое пятно настольной лампы, приглушённой тканевым абажуром. Очевидно, здесь больше никого и не было, только эта женщина, проводящая часы за длинным столом, вмещавшим всё необходимое — мерцающий заставкой экран и встроенную в поверхность гладкую панель клавиатуры, компактную картотеку из составленных друг на друга прозрачных пластиковых ящичков, глянцевый журнал и надкушенный шоколадный батончик.

— Лаборатория «Абендштерн»… — начал он, и женщина торопливо закивала:

— Она, она. Снимайте же с себя всё мокрое. Хотите, принесу вам тапочки?

От тапочек он решительно отказался. Потом столь же решительно и бесповоротно отказался от полотенца — «обсушить мокрые волосы», от расчёски — «если нужно привести себя в порядок, но вы и так прекрасно выглядите», от чашки чая и рюмочки настойки — «и вы почувствуете себя совершенно другим человеком, уверяю вас». Между делом выяснилось, что зовут её сестра Кленце, и с самого утра она борется с сонливостью, поэтому «вот, шоколад, понимаете — тренирует сосуды», а к вечеру обещают ещё и дождь, и хляби небесные, и дороги, конечно, развезёт, так что кто добрался, тот счастливец и счастья своего не знает, потому что кто знает, как оно ещё будет, предугадать невозможно, так уж лучше и не гадать…

— Пожалуйста, мне нужен доктор Кальт, — прервал он заботливое журчание, пожимаясь от неловкости и испытывая растерянность ребёнка, сделавшего лишний круг на карусели. — Я, наверное, невовремя…

Вовремя-вовремя. Ах, ну какое может быть невовремя, как же это возможно — невовремя? А что герр Кальт занят, так он всегда занят, но строго наказал направить гостя в кабинет, а сам он, конечно, подойдёт туда, когда позвонит сестра Кленце, а она ему, конечно, позвонит, вот только объяснит, как пройти к лифтам, и куда свернуть, чтобы не заблудиться, потому что здание старое и заблудиться очень возможно…

— Мой пропуск, — сказал Хаген почти с отчаянием, но пропуск тоже не понадобился. Сестра Кленце отмахнулась от документов с таким ужасом, будто он предлагал ей заряженный пистолет. Никакого пропуска, порядочного человека видно по лицу, и можно вообще оставить вот тут, на столике, эти гадкие бумаги, чтобы не занимать руки, а ещё лучше присесть вот тут же на диванчик и слегка отдохнуть, перевести дух после долгой дороги, да, она знает, что дорога не заняла много времени, но эта метель и эта тряска…

***

Пошатываясь и усмехаясь, он вышел из лифта и побрёл наудачу, смутно держа в голове обрывки указаний: направо — остановиться — свернуть… Заблудиться, впрочем, было невозможно. Наклеенные цифры указывали путь, крупные белые, отлично различимые на дымчато-сером фоне стен, поблёскивающих в рассеянном свете. «152», «178», «193»… Напольное покрытие поглощало звук, однако он слышал тиканье, которое не становилось громче, но странным образом успокаивало, подсказывая, что он движется в верном направлении.

Успокаивало и то, что в здании всё же были люди. Мимо него по коридору, смущённо потупив глаза, проследовала сестра-хозяйка, толкая хромированную тележку со стопками постельного белья. В ответвлении коридора мелькнул белый силуэт, и спустя секунду донёсся мягкий щелчок захлопывающейся двери.

«197», «199»… Близко, теплее… «200», «203», «204»… горячо… «206». Сквозь полупрозрачное стекло он видел лишь световое пятно, не более. Он постучал и замер, прислушиваясь к учащающемуся биению сердца. Ответа не было. Тогда он вошёл — и оказался в узком смотровом кабинете, с кушеткой, двумя раковинами и узким высоким шкафом. Под потолком гудел воздухоочиститель. Прямо напротив были двери с окошечком, за которым угадывалось какое-то движение.

Понимая, что совершает запретное, Хаген приблизился к дверям.

«Зайдите! — прошелестело переговорное устройство на стене. Он вздрогнул. — Быстрее, пожалуйста. Открыто — толкните».

Он повиновался.

И очутился в операционной.

***

Изначально комната предназначалась для другого. По всей видимости, это был обычный кабинет, наспех переоборудованный: письменный стол небрежно сдвинут в угол и завален картонными папками-скоросшивателями, в другом углу оказалось вращающееся кресло, спинка которого наглухо заклинила дверцу шкафа с инструментами. Вместо окна — новостная панель, погасшая и мёртвая.

Взгляд Хагена упёрся в операционный стол, развернувшийся через весь кабинет и занявший большую его часть. Помещение освещала большая круглая лампа из полушарных звеньев, вмонтированная в центр потолка. Её холодный свет был направлен вниз — на то, что показалось ему свёртком ткани, над которым склонилась высокая фигура в белом, сосредоточенно двигающая руками в чём-то красном, складчатом, выпирающем сквозь простыни и бинты.

— Подойдите. Быстрее.

Как в тумане он сделал шаг, ещё.

— Ближе. Да идите же сюда!

Он качнулся вперёд, отметив своё спокойствие, сосредоточенность под стать человеку в высокой шапочке, маске и очках, превративших глаза в плавающие тёмные лужицы в окружении огненных всполохов.