Пашка, обжигаясь, ест. Мать молча смотрит на него. Отцовский полосатый пиджак висит на ней, как на вешалке. Морщины на лице понемногу разглаживаются.
Не догадался бы Вальтер! От немцев все можно ожидать. Вчера унтер-офицер Гюнтер — так, кажется, зовут его — чуть не застрелил Сеньку Федорова. Сенька нашел в траве красную звезду. Когда наши отступали, обронил кто-то. Принес звезду домой и стал любоваться ею, а Гюнтер увидел. Раскричался на все село. Уже хватался за парабеллум, но Вальтер его остановил. Что-то сказал по-немецки, и Гюнтер, забыв про Сеньку, стал орать на Вальтера. Но парабеллум так и не вытащил.
Пашка надел старенький пиджак, незаметно положил в карман бумажный пакет, спрятанный в старой калоше.
— Куда? — спросила мать.
— К обеду буду дома, — сказал Пашка. — Как штык.
— Ох, гляди, бедовая голова, добегаешься!
Пашка задержался на пороге.
— Зачем нам Вальтер про Москву сказал? — спросил он.
И, не дождавшись ответа, вышел в сени. Чуть погодя снова просунул в дверь давно не стриженную голову.
— Я ненавижу всех фашистов. И Вальтера тоже. Немцы ведь все фашисты?
И снова мать ничего не ответила. Она смотрела на пламенеющие угли и думала о муже и о другом сыне.
Где они сейчас? Живы ли? Ни им письма не пошлешь, ни от них весточку не получишь. И когда наконец они погонят немцев с земли русской?..
— Когда?! — вслух спрашивает мать.
— Что «когда»? — говорит Пашка.
— Чтоб к обеду был дома, слышишь?
— Как штык, — говорит Пашка и захлопывает дверь.
2
Над почерневшей пожарной каланчой плывут облака. Вяло полощется немецкий флаг с черным изломанным пауком. У крыльца комендатуры грузовая машина. На траве сидят и лежат солдаты. Мундиры расстегнуты, рукава закатаны. Пилотки засунуты под ремни. Пашка давно обратил внимание, что немцы почти все светловолосые и рыжие. Черных мало. Солдаты жуют хлеб с маслом и прихлебывают из алюминиевых кружек. В поселковый Совет, где обосновалась немецкая комендатура, часто приезжают машины с эсэсовцами. Эти тоже незнакомые, — видно, утром прикатили из города.
Пашка делает крюк, чтобы не проходить мимо солдат. А то, чего доброго, остановят и начнут потешаться. Лопочут что-то по-своему и зубы скалят, будто никогда не видели русских мальчишек. Три дня назад вот так же остановили Пашку и стали с ним разговаривать. По-немецки болтают и ржут как лошади. А потом один, сухопарый такой, протянул кусок хлеба, намазанный чем-то, и велел есть. Пашка откусил кусочек и стал плеваться. А они упали на траву и со смеху катаются. Вот сволочь этот сухопарый, — намазал хлеб солидолом.
Пашка идет вдоль заборов и по привычке барабанит рукой по тонким жердинам. Они поют на разные голоса. За изгородью растет лук, брюква, цветет картофель. А там, где все ушли из дома, ничего не цветет. Трава и сорняки. Мальчишек на улице не видно. Сидят по своим дворам. Пашке хочется забежать на минутку к Сеньке Федорову, но боязно. Вдруг этот Гюнтер дома? Как зыркнет своими глазищами, так мороз по коже. Дай ему волю, всех бы в деревне перестрелял и перевешал. Ничего, вернутся наши. Пашка никогда не сомневался, что наши вернутся. И все будет по-прежнему. Над поселковым Советом снова будет висеть красный флаг с серпом и молотом. И школа откроется. Сейчас там немцы устроили вещевой склад. И по улице можно будет ходить не озираясь. Скорее бы приходили наши. Врут фрицы, что почти всю страну завоевали. Кукиш им под нос. И про Москву наврали. Наша Москва, советская!
Выйдя за околицу, Пашка сворачивает к лесу. Еще одно опасное место впереди: радиостанция. Огромный зеленый грузовик с антеннами стоит под соснами. Рядом большая пятнистая палатка. Возле радиостанции прохаживается часовой. А внутри с наушниками сидят Вальтер и еще три немца. На дню несколько раз приходит Гюнтер. Вот и сейчас слышен его раздраженный скрипучий голос. Он и на своих орет почем зря.
Как только часовой скрывается за палаткой, Пашка благополучно проскальзывает мимо грузовика и углубляется в лес. Теперь можно дышать свободно. Где-где, а в лесу ни одного немца не встретишь. Один раз, правда, в соседнюю деревню приезжали на трех машинах каратели. Несколько дней по дальнему лесу рыскали, выслеживали партизан, да никого не нашли. Не только немцы, свои-то партизан не видели. Говорили, что какой-то Сокол орудует в Серебровском районе. Так это шестьдесят километров отсюда. Эх, если бы партизаны были рядом! Пашка с Сенькой облазили весь лес, но ни разу на их след не напали.
По одним только ему заметным ориентирам Пашка пробирается в глубь леса. Солнце желтыми пятнами выстлало усыпанную хвоей землю. Под ногами потрескивают сучки. Боровой мох щекочет пятки. Поют птицы, дятел стучит. Над головой покачиваются вершины огромных деревьев. По кружевному листу папоротника ползет красная, в черных точках, божья коровка. Вот она доползла до самого верха, распахнула два маленьких крыла и улетела. Совсем как в мирное время. Издалека доносится знакомый гул. Пашка прикусывает губу: «юнкерсы»! Ползут бомбить наших. Полное брюхо набито бомбами. Каждый день пролетают над селом немецкие самолеты. А вот наших давно не слышно. Фронт отступил, и самолеты не появляются. Противно, когда над головой гудят «юнкерсы». Бомбить не будут, это теперь немецкая территория, а все равно неприятно.