Пасхальная тайна. Богословие трех дней - [32]
Предание Иисуса в рамках Страстей остается тайной, поэтому взаимодействующие моменты нельзя искусственно свести в какую-то обозримую систему. И если в истории текста Нового Завета существует тенденция к толкованию, то ее нельзя ограниченно понимать как замену изначальных аспектов возникающими позже и становящимися более весомыми, но ее необходимо рассматривать с богословской точки зрения как медленную интеграцию этих аспектов. Конечно, в начале находится непреклонный суд Божий:
Иисус, «Раб Божий» (Деян 3:13,26; 4:27 и др.), «праведник» (Деян 3:14) (как ветхозаветные праведники) предан Богом в руки грешников: грешниками, но за грешников; Преданный в своем абсолютном послушании (Флп 2) согласен со своим преданием; и здесь тринитарный мотив выступает на передний план: Бог–Отец предает Сына («не щадит») — это Его любовь к нам (Рим 8:32; Ин 3:16), но это и любовь Христа к нам (Рим 8:35; Гал 2:20; Еф 5:1 и др.), причем так, что в свободном самопожертвовании Христа (Ин 10:18) должна проявиться абсолютная любовь Отца.[298] Однако теперь на передний план все более и более выходит паренеза: самопожертвование Иисуса становится примером, которому необходимо подражать; сначала Павел — это избранный воплотитель страстей Христовых, затем (в 1 Петр 2:18–19; Евр 10:32–33) им становится каждый страдающий неправедно или за свою веру: позднеиудейское богословие мученичества постепенно проникает в богословие страстей Христовых и производит этизирующее выравнивание, угрожающее абсолютной уникальности страданий Христа. Этой «тенденции» необходимо возразить следующее: в качестве основного положения следует сохранять изначальный момент суда в его абсолютной неумолимости — вопреки или как раз из‑за проявляющейся любви Бога и вопреки определенному подражанию по благодати. Самопожертвование Христа также охарактеризовано как послушание (Флп 2; Ин 5), причем как самое непреклонное, слепое послушание (сцена на Елеонской горе), и местом назначения предания остается «власть тьмы» (Лк 22:53).[299]«Наложение оков» и «арест» Иудой и солдатами явно выражает это.
Богословие предания может существовать лишь тринитарно. «Предание» Богом своего Сына «относится к самым неслыханным высказываниям Нового Завета; мы должны понимать «предание» в полном смысле этого слова и не ослаблять его до уровня «послания» или «дара». Здесь произошло то, чего не осуществил Авраам по отношению к Исааку: Отец абсолютно сознательно предал Христа участи смерти; Бог исторг Его во власть погибели, как бы она не называлась: человеком или смертью… «Бог сделал Христа грехом» (2 Кор 5:21), Христос проклят Богом… Здесь выражается theologia crucis, причем в своей самой радикальной форме».[300] Однако этот аспект становится новозаветным только в том случае, если он дополняется активным самопожертвованием Христа, которое в свою очередь нельзя изолировать до уровня самостоятельного момента, поскольку в этом случае происходит потеря эсхатологического горизонта и соскальзывание в богословие мученичества. Христос должен быть Богом, чтобы предоставить себя в распоряжение любви, исходящей от Отца и желающей примирить с собой мир, причем сделать это так, что в Нем осуждается и претерпевается вся антибожественная тьма. Предающее действие людей в этом событии может иметь лишь подчиненное значение, причем именно это противопоставление человеческого предательства и жертвенной любви Бога должно соединиться и тем самым разрешиться в «противоречии креста». Однако для этого предание, арест, наложение оков и конвоирование стражниками должны быть абсолютно историчными.
5. Процесс и осуждение
Здесь мы будем вести речь только о богословском содержании сцен процесса над Иисусом,[301] которое, конечно, при всем многообразии этих сцен и их происхождении из различных традиций предполагает изначальное содержательное единство повествования.[302] Речь идет о трех аспектах: 1) о богословии осуждения Иисуса человечеством вообще; 2) о позиции церкви в этом событии; 3) о позиции Иисуса.
Мы будем сейчас рассматривать тему «предания» (παραδιδόναι) во всей широте богословской структуры человечества, состоящего из массы неизбранных (язычники), избранного из них народа (иудеи) и еще раз избранных уже из этого народа учеников (христиан): собственно «предатель» — это Иуда, один из Двенадцати (Мф 10:4 и др.), который предал Иисуса в руки иудеев, а они «предают» Его Пилату (Мк 15:1), Пилат сначала «посылает» Его к Ироду (который в свою очередь «отсылает» Его обратно: Лк 23:7, 11), в конечном счете «предает» Его иудеям (Мф 15:15; 27:26; Ин 19:16), «предает Иисуса в их волю» (Лк 23:25). Эта цепочка «преданий» замечательно выкована с богословской точки зрения: Иуда внутренне солидарен с мирским идеалом Мессии иудейских вождей, он отрекается от своей новозаветной веры в пользу веры якобы ветхозаветной; иудеи же неизменно понимают
