Пасека - [40]

– Дай, думаю, попроведаю соседа, – соврал Фёдор.

– Заходи, гостем будешь, – разбившейся сосулькой бухнул командный говор с приятельскими нотками. На его возмужавшем лице вспыхнула и тут же погасла застенчивая улыбка, аккуратно стриженные над верхней губой усы из мягкой щетинки расправились.

«Старается старше своих лет выглядеть на своей-то должности, – отметил про себя Фёдор, – а суровость-то напускная».

– Чем так занят? Не пойму… Чего тут скорчился?

– Смотри.

За дровником, в тени, белела наледь. Ослабевшие после зимовки пчёлы, вылетевшие на яркое солнце, сделав круг над приусадебными участками, падали на ослепительно блестевшую наледь, как на белую поляну цветущего жасмина, стыли и больше не поднимались. Сергей собрал на ладони недавно замёрзших пчёл, подышал на них, чтобы отогреть своим теплом.

– Эти не полетят, – Фёдор махнул в сторону чёрных точек в проталинках льда, – вчерашние.

Примостился на чурке, достал папиросы.

– Выручай, земляк, тут моих живых пчёл спасать надо.

– За чем дело встало? Пойдём! – весело оживился Сергей, отказываясь от предложенной папиросы.

– Ты бы себе пчёлок завёл. Пора. Дело это таёжное, красное. Лесникам сам бог велел. Надумаешь, так и на развод дам.

Фёдор, помяв папиросу, сунул её в угол рта и, закусив кончик бумажного мундштука, чиркнул спичкой о коробок. Слабый огонёк добрался до пальцев, а Федор думал: «В тайге помощник да ещё без пяти минут лесничий в компании не помешает. Лесной билет оформить в лесхозе на постановку пасеки в места медоносные, где малины, липы да таволожки не счесть. Пригодится парень, надо его в нашу компанию затянуть».

Сергей осторожно взял за прозрачные крылья пчелу, отогревшуюся на ладони, с едва высунутым жалом, пересадил на чурку. Пчела, обтерев ногой ногу, расправила крылья, поднялась в синь весеннего неба, и ещё какое-то время было видно, как она, сопротивляясь холодному ветру, взяла направление к дому Ломакина.

– Злые они. Жалятся.

– Всех жалят, и ничего. Ещё никто не умер, даже полезно для здоровья.

– На здоровье не жалуюсь, а помочь, если надо, отчего ж не помочь?

Сергей набрал добрую охапку дубовых дров и, слегка согнувшись под тяжестью, отнёс в избу.

В саду у Фёдора среди полудиких груш и яблонь группками по четыре торчали колышки. Фёдор вбил колья в землю в первый же год, как только занялся пчёлами, расставляя на них улья до первой кочёвки в тайгу.

Из омшаника Фёдор с Сергеем выносили один улей за другим в сад. Увлечённые работой парни не заметили, как опустел омшаник. Фёдор открыл выход пчёлам. Потревоженные они появлялись снаружи, но тут же от холода заползали обратно. Другие, сделав небольшой круг, возвращались в улей, иные упали на сено, предусмотрительно разбросанное Фёдором. Земля ещё не согрелась от зимней стужи, но Фёдор не боялся, что его пчёлы обидно погибнут, не долетев до летка. Сергей про себя отметил хозяйскую струнку и по-хорошему позавидовал тому, что у него есть и свой дом, и семья, и пасека.

Вышла Таня, поздоровалась, пригласила отобедать.

– Распогодится, – поглядывая на облака, задумчиво произнёс Фёдор. – Пойдём, закусим.

В небольшой летней кухне ждал стол, заставленный закусками, – с красной икрой, горбушей, нарезанной кусочками, своего сёмужного посола, подогретой тушёнкой из изюбрятины, ломтиками свиного сала; остывая, шкварчала яичница, дымился ароматный борщ, в центре стояла початая коньячная бутылка с пятью звёздочками, две стопки тонкого стекла. Таня, сославшись на дела, упорхнула в дом. Фёдор налил.

– За пчёл! Чтоб водились!

– За дружбу! – вставил Сергей, разглядывая мужественные черты лица молодого человека с хитроватым взглядом и напускным простодушием.

Стекло глухо звякнуло. Скупо улыбнулись. Выпили. От первача во рту пересохло, перехватило дыхание. Аппетитно захрустели луком. Сергей больше нажимал на рыбу и тушёнку, разглядывал времянку, отмечая во всём порядок: в красном углу висела старинная небольшая иконка, у топившейся печки новая стиральная машина, там же корзина для белья, рядом чистотой сиял кухонный гарнитур. На окне расцветала герань. Тепло и уют напомнили ему родительский дом на Иртыше. «Пора, пора свой угол иметь», – подумал он.

– А пчёл ты заводи, – по-своёму понял молчание Фёдор, – выгодное дело. Ты думаешь, я сразу пасеку купил? Как бы не так! Пришёл из армии, и то надо, и это, – его слова набирали скорость. – Но мне повезло. В тот год урожай на шишку был, а кедровый орех ценится. Мы с отцом в отпуск – и в кедрачи шишковать. Места нам показывать не надо. Успели вовремя, под бурю! Намололи орехов тонн пять! Вот так-то. Выручила шишка! Тогда у друга десяток ульев на развод и купил. Видишь, не жалею. Всё вот этими своими руками, – и он поставил на стол внушительные кулаки. – А вы в лесхозе что всю зиму делали? Валили кедрач? Да я б таких охранников!

Сергей вздрогнул от удара кулаком по столу, покраснел. В словах Фёдора была правда. Всю зиму рабочие лесхоза и лесники вели санитарные рубки, валили старые деревья, часто это были ещё здоровые кедры в возрасте более трёхсот лет. Ещё бы полвека они могли плодоносить и кормить орехами зверей и птиц, но за это время древесина бы потеряла деловые качества, да и такие кедры мешают подрастать молодым, более продуктивным. «Это же целая наука, лесоводство, – размышлял Сергей, – что он понимает в этом? Лесники вреда лесу не причиняют, а как это объяснить Фёдору? Лекцию читать? Лучше смолчать, сдержаться, – принял он для себя решение. – Не технический это совет и не комсомольское собрание».