Парус плаваний и воспоминаний - [42]

С таким попутчиком было не скучно. Можно представить себе, как радостно было встретить воздушного спутника уже на борту теплохода: если и не удастся ему побывать в Долине гейзеров, что, кажется, отпадает по нашей программе, то уж во всяком случае электростанцию, работающую на фреоне, на горячих источниках, на речке со смешным названием Паратунка близ Петропавловска профессор экономической географии увидит непременно, убедится на месте, что в умении овладеть могучей энергией неистощимых горячих вод — вся будущность Камчатки…

Капитан не отводил пристального взгляда от курса, на который вышло судно. Теперь он казался человеком неприступным, и я не приставал к нему с вопросами — тем более что передо мной было отличное развлечение — экран радиолокатора. Я любовался одним из чудес мореходства, всматриваясь в волшебное изображение искрящегося океана и его берегов, и вспоминал сказку о наливном яблочке и серебряном блюдечке: «Катись, катись, яблочко, по серебряному блюдечку, показывай мне города и моря, и гор высоту, и небес красоту».

Но вот капитан убедился, что все благополучно: «Урицкий» на курсе, незаметно никаких помех. И лицо капитана опять стало добрым.

Уже не на экране — в ясном воздухе за прибрежными сопками сверкала на солнце снегами гряда Авачинских вулканов.

Капитан радовался тому, что туристы увидят Камчатку, Петропавловск, Авачинскую губу во всей их красе. Он готовился все это показать заодно с Алекумовым как свое достояние.

— Вот вам общеизвестная, банальная Авачинская губа. Авач, — оживленно говорил он. — И все-таки вам очень повезло, радуйтесь. Ясно и ясно. Бывали случаи, когда за двадцать дней рейса солнце и не выглянет.

— Если бы еще так же было на Курилах, — не удержался я.

— Ну, что там загадывать, любуйтесь пока Авачом, запоминайте… Повезут на Паратунку — непременно купайтесь: молодит. А старички тоже поедут?

— Думаю, не отстанут.

Зингерман имел в виду милых пассажиров, двух старичков. Они имели билеты третьего класса, но из уважения к их возрасту им предложили стол в ресторане первого класса. Старушка так слаба глазами, что не сразу видит предложенное ей блюдо. Ей во всем помогает высокий сутуловатый старик с бритым лицом, в очках. Его седая стриженая борода также низко склоняется над тарелкой. Нужно, однако, видеть, как преображается он, когда пересаживает свою спутницу со шлюпки на плашкоут или сводит по трапу к прыгающей на волне шлюпке. «Девочка моя, не робей» — то и дело слышен его добрый неунывающий Голос. И мне стало очень любопытно: что видит эта старушка в наших походах? Я познакомился со стариками.

— Неужели вашей супруге не трудно? — не совсем скромно спросил я.

— Вы ошибаетесь, — добродушно ответил старик. — Мы не супруги, мы плавающие и путешествующие — я и моя сестричка! Девочка моя, познакомься! А что она видит и слышит? Она чувствует воздух, запахи, слышит птиц. Разве это мало?

Оба наши попутчика — москвичи, он — в прошлом геолог, немало поработавший в Приамурье и на Приморье, его сестра — педагог.

Согласитесь: не только «Орбита» и вулканы, рыбаки и оленьи совхозы были интересны в нашем круизе. Много интересного было и на борту, и капитан нашего великолепного «Урицкого» был тысячу раз прав.

И, конечно же, я надолго запомнил Авач, вход в губу, простор приоткрывающихся бухт, утренние синие воды, зеленые холмистые берега. Запомнил могучих «Братьев» — скалы у входа в губу, вокруг которых бешено пенился прибой, а в глубине бухты — домики старого Петропавловска и бетонные блоки новых кварталов, дым порта, мачты рыбацких сейнеров. Никогда не забуду снеговые вершины Авачинских вулканов, подступающих к океану, заглядывающих в него со снежной высоты своих дымящихся вершин.

И думалось мне: где-то там, между гор, наверно, тоже есть Женщина с зеленой веткой. Есть! Это не поддается никакой статистике, но как это нужно, как хорошо, что это есть!

Человек с камчатки

Я вошел в вагон в Иркутске и вскоре уже знал, что мой сосед но купе, симпатичный жизнерадостный старик с мясистым носом и седым чубом, — человек с Камчатки. Так отозвались о нем другие спутники. И это показалось странным: в его речи слышался украинский акцент. И не совсем обычно было выражение его лица — сосредоточенное и вместе с тем живое, полное озорного любопытства к окружающему.

Человек с Камчатки! Лучшего собеседника нельзя было желать в долгой дороге через Сибирь и Урал. И я не обманулся.

…Разум и сердце влекут к подражанию лучшему. А что же в прежней старой деревне было лучше школы и доброго учителя? Разве доктор? Но больница пугала воображение ребенка, ездили туда надолго и возвращались со стонами — нерадостные, испуганные. А в школу, если в околотке была школа, бегать было не так уж и далеко — шесть-семь верст, и ребята оттуда возвращались веселыми. Книжка, тетрадь, уроки на классной доске, четко написанные мелом, увлекательные рассказы учителя… Ну, а школа без учителя — какая же это школа? Без учителя просто и нет школы. Значит, интересней всего быть учителем!

Так рассуждал маленький Петя Калиниченко. Трудным становилось время, когда старший брат уходил в школу, а Петя скучал дома. Около брата Петя выучился буквам и считать на круглые десятки. Ничего не было приятней, как выводить буквы чернилами на гладком листе бумаги. Но приходилось делать это тайком от отца, человека сердитого, несправедливого. Мать старалась оправдать его, дескать, отца в детстве били, вот и он лупит с тихой настойчивостью, но материнское заступничество любви к отцу не добавляло, а все-таки мать достигла того, что и Петя был отпущен и однажды осенью побежал через лес, полянки и поле в Шендеровскую приходскую школу.