Партизаны Подпольной Луны - [2]

Последнее было откровенной ложью - Малфой-мэнор был огорожен от всех, в ком не текла кровь Малфоев, несколькими серьзными защитными контурами. Через них даже собственную супругу, в жилах которой текла кровь Блэков, приходилось проводить за руку. Иначе её ждала бы жестокая, мучительная смерть. Малфой ещё с самого рождения ненавистного тогда, но необходимого, как вещь, наследника, сотворил эти контуры и после каждого визита гостей - то из бомонда, то ближайших, как он сам, соратников Лорда, вносил небольшие изменения в эту защиту имения.

В отличие от графа Снейп, своего кума и до сих пор нелюбовника, что для Люциуса с его обильным процентом любовей было непривычно, Малфой-мэнор был защищён на все сто, нет, даже двести процентов. Поместье Северуса Снейпа, такого недоступного, а потому, с каждым годом всё более желанного, не было защищено ничем, кроме антимаггловского барьера. В его замке постоянно проживали только многочисленные, обленившиеся, плодящиеся домашние эльфы. Но они по привычке всё же выполняли свою обычную работу по наведению порядка в замке десятого века.

Гоустл-Холл был приземистым, с недружелюбно щурящимися бойницами вместо окон, с тяжёлой парадной дверью «под таран» и откидным мостом через заболоченный, питающийся от реки, ров, всё ещё широкий.

Продукты домашние эльфы воровали по окрестным маггловским деревням, где верили в домовых, сарайных, хлевных и прочих разновидностей домовых - дикий, но такой прекрасный край! Поэтому эльфы Гоустл-Холла жили препеваючи. Лишь по Хозяину скучали, ведь только с его позволения молодой домашний эльф мог жениться на старшей его эльфихе, став которым уже по счёту мужем. Лишь усердие в заботе о жене и любовных утехах, ей доставляемых, позволили бы новичку пробраться поближе к возлюбленной супруге в череде остальных мужей и зачать ей очередное дитя.

… И было объедение необыкновенными деликатесами и незнакомыми кушаньями и оппивание знаменитыми малфоевскими винами из… тех подвалов. Да, тех, где развлекался Ближний Круг. Итогом развлечения становилось, чаще всего, отравление ядом. Волдеморт, будучи алхимиком и зельеваром, очень любил яды. Разумеется, не перорально, а пробовать свои и «придворного зельевара» Северуса Снейпа творения и перлы на доведённых пытками и издевательствами до самого предела выживаемости - дальше было бы неинтересно - жертвах. И он был неумолим. Пожалуй, в подвалах Малфой-мэнора никогда не звучало только одно заклинание - Убийственное.

Жертвы умирали, порою брошенные в клетки, даже не запертые, в одиночестве, столь страшном, мучительном, одуряющем не хуже боли. Самое зрелищное в их долгой агонии было уже увидено. Так и догорали они, с вывернутыми внутренностями, еле дышащими, да и то с великой болью, полуотхарканными лёгкими, с отказавшими, резко болевшими почками, зачастую с вытекшими из орбит глазными яблоками.

Потом их тела сжигали Incendio maximum prolongum, черномагической версией обычного Воспламеняющего заклинания. Силу черпали из наиболее обделённых магическим потенциалом Пожирателей - всё равно слабаки, так пусть хоть делу Лорда послужат. Такими по праву считались Рудольфус ЛеСтранж и Эйвери - младший да Нарцисса Малфой.

… И был бал, и пары кружились в вальсе, и скакали в галопе, потрясали телесами в мазурке… Лишь мистер Люпин, да ещё несколько худосочных магов потихоньку квасили маггловские виски, ликёры, скотч, водки, настойки, шампанское и, конечно, запивали всё это непривычное великолепие старым добрым «Огденским». «Зелёного Змия» оба Малфоя решили не подавать, чтобы не переводить дорогой продукт, и без того всем хватит, чтоб упиться и обблеваться.

Люпин явился, как и предполагалось, без дамы. Он решил никому не рассказывать о случившемся в позапрошлом, январском полнолунии. Если только Севу… И то, при условии, совершенно необходимом, что он, конечно, вернётся из… прошлого. Да, Ремус не забыл ни одного слова профессора Прорицаний Лавгуд, Луны, едва не ставшей… его, и только его Луной.

Но с той Ночи Силы и Откровения прошло почти два лунных месяца, а Луна по-прежнему приходила к Ремусу в потихоньку обживаемый кабинет Директора только с деловыми докладами и предложениями. Кстати, весьма умными и рациональными. Всёж-таки прорицательница! Она ухитрялась и свой предмет вести, не как покойная Сибилла, а интересно, зачаровывая студентов так, что они с явным удовольствием гадали по чаинкам и кофейной гуще. И их нисколько не смущали и не повергали в хохот или, наоборот, уныние, результаты таких дурацких и заранее проигрышных, как казалось Люпину, занятий.

Жизнь продолжалась по-прежнему, со ставшими редкими из-за нехватки времени, и потому такими желанными, одиночными, полу-подпольными встречами с «миленьким». Оказалось, что друг обходится в содержании недёшево. Для него постоянно приходилось подкупать новые комплекты батареек. Он же зачем-то светился, хотя уж, что-что, а найти свою задницу Ремус мог и в полной темноте.

Только сейчас Рему было печально. То ли он изысков объелся, то ли просто случился перепил. Но, верно, ни то, ни другое потому, как хотелось… танцевать, да не с клушей какой-нибудь, а женщины на приёме в Мэноре собрались весьма неказистые, не то, что… А ну её к Дементорам в печень! Танцевать же хотелось с самим хозяином.