Партизанской тропой Гайдара - [34]

После боя Виктор Дмитриевич увидел в руках Гайдара винтовку с примкнутым штыком.

— Привычнее, прицельней и дальнобойней, — ответил Аркадий Петрович на удивленный вопрос товарища, почему он бросил автомат. — Да и в атаку когда идешь — удобней, — добавил Гайдар.

ДОБРОТА

Будь у нас время, я бы вам разъяснил, что, в сущности, дисциплина— это проявление доброты.

Эрнест Хемингуэй, «Пятая колонна»

Виктору Дмитриевичу повезло: он встретил своих однополчан. Около четырехсот человек двигалось в сторону фронта под командой бригадного комиссара Моторного — начальника тридцать первого района авиационного базирования. Аркадий Петрович присоединился к ним.

Товарищи Коршенко из батальона аэродромного обслуживания были людьми сугубо штатскими: инженеры, мотористы, рабочие.

Прямо с заводов их приставили к самолетам. И теперь в полевых условиях по неумелости своей они совершали много нелепых поступков.

Сам Коршенко, например, во время минометного обстрела неизвестно зачем высунулся из укрытия. Его тут же царапнуло осколком. Пришлось делать перевязку.

Аркадия Петровича такая неосторожность сперва огорчала, а потом даже начала сердить.

— Да поймите же вы, товарищи, — говорил он, — из-за распущенности и младенческой беззаботности своей вы сложите головы ни за понюшку табаку.

Немцы по натуре своей авантюристы, — продолжал Аркадий Петрович. — Мне доводилось их видеть на других участках. Но в общем это опытные вояки. И мы должны находить у противника слабые его места, побеждать его умением, выдержкой, хладнокровием, а не радовать своей глупостью, не лезть под мины и бомбы, не подставлять свою грудь под пулеметные очереди, к тому же раскрывая, где прячутся остальные товарищи... Где бы вы ни были, — маскируйтесь. Опасная ситуация — не теряйтесь. Думайте, непременно думайте — и найдете выход. Только думайте не о смерти, думайте о победе, думайте о своих детях, к которым вы обязаны вернуться живыми!..

Но особенно запомнился всем один случай.

В ожидании темноты бойцы остановились на опушке леса. Кто неторопливо ел, кто варил на костре из остатков концентрата кашу, кто просто лежал и думал.

Меж деревьями, от одной группы к другой, ходил парень. Гимнастерка на нем была грязная. Ремень плохо затянут, так что пряжка сбилась куда-то к бедру. Обмотки сползли. Винтовки при нем не было. И только на плече болтался холщовый мешок.

Лицо у парня было испуганное и молящее.

— Братцы, послушайте, братцы, — униженно и робко просил он красноармейцев. — Может, не будем больше немца дразнить? Может, не будем больше в него стрелять? — Он смотрел широко раскрытыми глазами на бойцов, ища поддержки, но все от него отворачивались.

Их немало бродило тут, потерявших человеческий облик трусов, готовых к предательству паникеров. Иные находили и торопливо прятали сброшенные с «Юнкерсов» листовки, где был изображен толстомордый детина в красноармейской гимнастерке и крошечной пилотке.

Улыбаясь во весь рот, детина держал в руках деревянную ложку и котелок с кашей.

«Мне хорошо. Я сдался в плен», — гласила надпись под снимком.

На обратной стороне листовки по-русски и по-немецки был напечатан пропуск с объяснением: кто сдастся в плен с этим пропуском в руках, тот проявит уважение к германскому командованию, которое, в свою очередь, гарантирует медицинскую помощь и хороший паек...

Отыскивались и такие, кто, начитавшись листовок, начинал вдруг уверять: плен не страшен, особенно если ты беспартийный.

Разговоры с теми, кто искал примирения с врагом и находил оправдание предательству, нередко завершал винтовочный залп.

И когда на опушке появился этот парень, один красноармеец бросил ему вслед:

— Прихлопнуть бы эту зануду!..

И никто ему не возразил.

А слышали многие.

Легко поднявшись с земли, к парню подошел Гайдар. Положил ему руку на плечо и резко повернул к себе. Лицо у Аркадия Петровича было хмурым, почти злым. Глаза настороженно прищурены.

Окружающие подумали, да и парень тоже, что ему за эти разговоры сейчас несдобровать, и он весь сжался, приготовясь к худшему.

...Неизвестно, что передумал Гайдар за те несколько мгновений, что он стоял и смотрел на молодого красноармейца, совсем еще мальчишку, которому просто было очень страшно.

Только Аркадий Петрович сделал совсем не то, чего все от него ждали.

— Подтяни ремень, — спокойно и устало сказал Гайдар. — И обмотки перемотай тоже: нянек здесь нет и пеленать тебя некому.

Парень медленно поднял голову и ожившими, изумленными глазами, в которых внезапно пропал страх, посмотрел на Аркадия Петровича.

Потом сел тут же на землю и стал перематывать обмотки. И пока он, уже по-иному волнуясь и суетясь, приводил себя в порядок, Гайдар узнал, что сам он из-под Киева, что там, в Никольской слободке, у него остались мать и две сестры.

— И ты думаешь, — спросил Аркадий Петрович, — если мы перестанем в немцев стрелять здесь, то другие немцы там, в Никольской слободке, сразу начнут целовать руки твоей матери и гладить по головке твоих сестер?.. Да они, чувствуя безнаказанность, еще хуже озвереют!.. Вот что, друг, я тебе скажу, — произнес Гайдар, когда боец, подтянутый, собранный, стоял с ним рядом,— Если ты не хочешь, чтобы враг уничтожил нас, — мы должны уничтожить его. Нужно бить фашистов днем и ночью, в лесу и в поле, не давая ему передышки ни на час... И ты должен найти свою винтовку, а не скулить: «Не стреляйте в него, братцы, а то он перебьет всех нас, братцы!» — Аркадий Петрович с такой мальчишеской издевкой в голосе и так верно передразнил красноармейца, что боец вдруг покраснел и смущенно улыбнулся.