Партизанская богородица - [69]
Бугров спросил, откуда известно, что достал офицера?
— Сам видел, — ответил Корнюха.
— Ты же, говоришь, у казармы оставался?
— Потом за им побег, за Санькой... принес его.
— А офицера намертво?
— Ползал еще.
— Уполз?
— Нет, добили.
— Кто добил?
— Ну, я...
Бугров велел, как закончится операция, доктора привести к нему. Спросил строго:
— Будет жить?
— Пока жив, — резко ответил доктор.
— Головой за него отвечаешь!
Старик пристально посмотрел в глаза Бугрову и спросил с едва приметной усмешкой:
— И вы также полагаете, гражданин командир, что угрозой можно всего достичь?
— Ты пойми, первый боец в отряде!.. Молодой... ему только жить.
— Вполне понимаю. Есть надежда, что будет жить.
— Вот тебя и прошу!
— Что мог, сделал... Что касается дальнейшего... ухожу с вашим отрядом. Чему вы удивились? Нет, я не политик, не революционер. Я старый русский интеллигент. И потому, что я интеллигент, я не могу бесстрастно наблюдать, как порют и вешают русских людей. За эти три недели я прошел все семь кругов дантова ада!.. Впрочем, скорее всего, это вам непонятно...
— Отчего же непонятно. Стало быть, совесть в тебе не зачахла. А что интеллигент, в том твоей вины нет. Ленин-то тоже интеллигент, ученый человек... Только как же оставить раненого? Говоришь, надежда только...
— Вы полагаете, больше не будет у вас тяжело раненых?
— Так оно... Да с Переваловым-то как же?
— Он будет долго между жизнью и смертью... — доктор подумал, потом поднял усталое лицо. — Его может спасти только мать... или... ну, в общем, только любящая женщина...
Палашка и Катя, потихоньку вошедшие за доктором и настороженно вслушивавшиеся в каждое его слово, разом поглядели друг на друга.
— Многие недели, может быть, месяцы, — продолжал доктор, — за ним придется ходить, как за грудным ребенком. Кормить с ложечки, обмывать и пеленать бинтами... И, самое главное, согревать его душу, чтобы она не ослабла от телесных мук и не устала жить. Будет ли около него такая женщина?
От голубенькой застиранной наволочки осунувшееся с резко торчащим носом лицо как бы подернулось мертвенной синевой.
Палашка боялась смотреть на обескровленное, чужое Санькино лицо. Глаза у Саньки были закрыты, но Палашке казалось, что он не только видит ее, но и читает ее мысли...
На шаг отступив, стояла Катя, еще более тихая и неприметная, чем всегда. Палашка знала, что в смятенной Катиной душе борются два противоречивых чувства: тревожной надежды и осуждающего недоумения.
Но ей было не до Катиных переживаний.
Решение, которое она приняла и которое все осуждали (все: Катя даже непримиримее других, потому что любила), ужасало ее самое. Но оставлять отряд, куда пришла она вместе с братаном Сергеем, теперь, через несколько дней после его смерти, представлялось невозможным, недостойным, постыдным перед своей совестью.
Она не безропотно смирилась с этим решением. Она пыталась доказать себе, что вернуть к жизни Александра Перевалова ее — и только ее — долг... Но ведь Александр Перевалов — это ее Санька... И зачем было обманывать себя, заслоняясь долгом!..
«Будет ли около него такая женщина? — спросил старый доктор. «Будет!... Чего молчишь, Палаша?..» Слова эти, глухо произнесенные Корнюхой, огнем прожгли Палашкино сердце... Никогда не забыть ей тяжело ожидающего взгляда Бугрова, гневных Катиных глаз...
Но именно в эту минуту поняла, что не уйдет из отряда. Призрак второй смерти ожесточил душу.
Повернулась резко и сказала оцепеневшей Кате:
— Пойдем к нему!
И вот стояла, не сводя глаз с его непривычно спокойного, отрешенного лица...
Глаза застилало туманом... в тумане проступало прошедшее — такое близкое по времени и такое далекое по несбыточности...
...Зеленый листок березы трепещется у самого его виска. Так же трепещет и палашкино сердце, замирая под озорным и насмешливым взглядом синих-синих глаз... Глаза эти клонятся к ней... он крепко обнимает ее... ей сладко и страшно...
...Вот открывается дверь, он встает на пороге, такой ладный и высокий... Сразу светлеют вечерние сумерки... Он идет прямо на нее, бессовестно подмигивая ей...
...Вот они вдвоем по хрусткой сухой хвое идут, обнявшись, в синюю темноту ночи... Ее пугают его нетерпеливые руки... «Санька!... Дурной!.. — ласково и грустно говорит она, обнимая и целуя его голову. — Ты пойми, нельзя нам сейчас... Ты потерпи... Уж как я тебя любить буду!..»
Буду, сказала... и любила... и люблю...
Взяла заплаканную Катю за руку и сказала, как будто мог он слышать:
— Прости меня, Саня! Не поминай лихом... Вот она, Катя... тебя выходит...
Ты мне душу не марай!
Маленький учитель грустно усмехнулся.
— Не примите за обиду, товарищ председатель краевого Совета, но только эти в точности слова мне уже приходилось слышать. Весной, когда я обратился с прошением к господину управляющему губернией, он тоже сказал: «Особые обстоятельства военного времени!»
Брумис смущенно крякнул.
— Я понимаю, — невесело продолжал учитель, — обстоятельства, действительно, неблагоприятные. Но учить детей надо.
— Надо, — сказал Брумис. — Не только детей, взрослых надо научить грамоте.
А сам подумал, что маленький колченогий учитель, с надеждой взирающий на него поверх старых очков в металлической оправе, обмотанной у переносья суровыми нитками, ждет не слов, а помощи делом. И вспомнил, как разъяснял Ваське Ершову, чем должен заниматься краевой Совет и чьи интересы отстаивать.
Действие романа "Каторжный завод", открывающего трилогию "Далеко в стране Иркутской", происходит в 60-е годы XIX века. В нем рассказывается о первых попытках борьбы рабочих за свои права и возникновении первых проблесков революционного протеста.
"Гремящий порог" - это роман о современности, о людях, типичных для шестидесятых годов, с ярко выраженными чертами нового, коммунистического века.
Роман «На Лене-реке», написанный около тридцати лет назад, был заметным явлением в литературе пятидесятых годов. Вновь обращаясь к этой книге, издательство «Современник» знакомит новые поколения читателей с одной из страниц недавней истории русской советской прозы.
Настоящая книга посвящена жизни и деятельности человека, беззаветно преданного делу революции, одного из ближайших соратников Ленина — Михаила Степановича Ольминского (Александрова). Книга повествует о подпольной революционной работе героя, о долгих годах, проведенных им в тюрьме и ссылке. В центре повествования — годы совместной с В.И.Лениным борьбы за создание революционного авангарда российского рабочего класса — партии коммунистов.
Повести и новеллы, вошедшие в первую книгу Константина Ершова, своеобычны по жизненному материалу, психологичны, раздумчивы. Молодого литератора прежде всего волнует проблема нравственного здоровья нашего современника. Герои К. Ершова — люди доброй и чистой души, в разных житейский ситуациях они выбирают честное, единственно возможное для них решение.
Прижизненное издание для всех авторов. Среди авторов сборника: А. Ахматова, Вс. Рождественский, Ф. Сологуб, В. Ходасевич, Евг. Замятин, Мих. Зощенко, А. Ремизов, М. Шагинян, Вяч. Шишков, Г. Иванов, М. Кузмин, И. Одоевцева, Ник. Оцуп, Всев. Иванов, Ольга Форш и многие другие. Первое выступление М. Зощенко в печати.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.