Семен Денисыч сказал вполголоса:
— Ну вот и дошли.
Возле самой изгороди, рукой можно достать, вековая, в два обхвата сосна. За ней угадывалось в темноте низенькое, с плоской кровлей строение.
— Кто пойдет?
— Иди ты, — сказал Сергей Корнюхе, — тебя все в доме знают. Зря не шуми, может, кто чужой есть.
Палашка тронула братана за рукав, зашептала торопливо:
— Я пойду. Пущай он меня к двери проведет, а в избу я зайду.
— Дельно говорит, — поддержал Семен Денисыч. — Ежели в доме кто чужой, эдак вернее.
— Иди, — разрешил Сергей.
Палашка с Корнюхой ушли.
Оставшиеся напряженно вслушивались, готовые, если понадобится, кинуться на помощь.
Деревня словно вымерла. Только на дальнем конце тявкнул спросонья пес, несколько собачьих голосов отозвались ему, и снова в воздухе повис не тревожимый ничем ровный густой гул порога.
Шурша юбкой по высокой картофельной ботве, подбежала Палашка.
— Чужих в доме нету. И Кузьмы Прокопьича нету. Хозяйка сказала: приходил днем неизвестный человек, приехал из городу, надо быть, и увел Кузьму Прокопьича.
— Куда увел?
— Велел через порог его на лодке провезти.
— На ту сторону переправить?
— Нет, чтобы по порогу проплыть.
— Ты, сеструха, чего-то путаешь.
— Хозяйка так сказала.
— Сейчас-то где Кузьма Прокопьич?
— Хозяйка говорит, сказал, если к вечеру не вернусь, заночую в шалаше, возля скалы. Стало быть, говорит, там заночевал.
— Ты сказала хоть, что он нам нужен?
— Сказала. Ежели, говорит, до утра ждать не можете, идите к нему в шалаш.
— Где ж его отыщешь ночью?
— Чего не отыскать! Объяснила она. За деревней сойти к воде и все берегом.
— Лизу видела?
— Видела. Хотела сюда бегчи, я сказала, зайдешь ты, Сергей.
— Уж придется малость задержаться, — нерешительно, почти виновато произнес Сергей. — Да я быстро.
— Иди, чего ты! Нешто не понимаем... — сказал Семен Денисыч.
2
Лиза словом не попрекнула Сергея.
Кинулась, молча прижала голову к его груди. И словно обмерла. И только немые ее слезы, напитав рубаху, прожгли ему грудь...
— Вот видишь, все хорошо... — говорил он и гладил ее по голове, — теперь я и вовсе близко от вас буду...
Но она как будто ничего не слышала и не понимала и лишь все крепче прижималась к нему всем своим исхудавшим от болезни и тоски телом...
Он сказал несмело:
— Кузька-то как? — взглянуть бы на него....
И тогда, осознав сразу всю жестокую кратость свидания, она отшатнулась от него.
— Каменный ты, Сергей!
— Где Кузька? — спросил он, понимая, что любые слова утешения и оправдания бессильны.
Лиза взяла его за руку и подвела к постели.
Кузька лежал ничком, уткнувшись в тощую подушку, подложив руку под взлохмаченную кудрявую головенку.
Сергей осторожно взял его на руки.
Кузька, не просыпаясь, обхватил руками шею отца.
Сергей стоял молча, прислушиваясь к ровному дыханию сына, чувствуя руками и грудью разогретое сном теплое тело мальчика. И не было сил разнять эти ручонки, доверчиво обвившие ему шею...
Наконец решился. Положил бережно на постель, укрыл дерюжным одеяльцем.
— Теперь когда же?..
— Ничего не скажу, Лиза... — признался Сергей, — не хочу обманывать напоследок... В бугровском отряде будем, пока недалеко... А как оно дальше обернется, кто знает... Будет случай, пошлю весточку...
Лиза вздохнула.
— Разве что весточку...
Сергей шагнул к ней, обнял. Она не шевельнулась, не отозвалась на его ласку.
— Ты пойми, Лизанька, по-другому нельзя. Не такое время, чтобы о себе только думать.
— Ты и об нас не думаешь.
— Вы и я — это одно, свое... Нельзя сейчас только о своем. Да и нам не все едино, какая впереди жизнь будет. А кто для нас ее хорошую припасет?..
— Иди... ждут тебя, — сказала Лиза.
— Береги Кузьку.
— Иди, иди...
Она как будто уже и торопила его...
Но едва закрылась за ним дверь, свалилась на лавку и заплакала в голос.
— Не убивайся ты!.. Али слезами поможешь?.. — сказала из-за перегородки до того молчавшая жена Кузьмы Прокопьича Василиса.
Лиза отозвалась со злой горечью:
— Тебе что убиваться! Твой дома.
— Не к месту попрекаешь, Лиза, — без обиды возразила Василиса. — Кузьма у партизан и перевозчик, и дозорный, и связной. Неровен час, вернутся беляки, его первого кончат... Да что я тебе говорю, вроде ты сама не знаешь...
— Эко ты проворно, — сказал Семен Денисыч Сергею, — мы еще и докурить не поспели.
Сергей улыбнулся невинному обману старика. Ни у кого в руках не было цигарки. Все наготове, ждали его.
Теперь, когда знали, что белых в деревне нет, ни к чему было таиться. Вдоль плетня добрались до первого проулка и по нему вышли на улицу. Деревня вся обстроилась по обе стороны ее. Для второй улицы места не было: слева крутой подъем, справа берег реки.
Улица продолжалась малоезженой, заросшей травою дорогой. За неширокой полоской кочковатого луга текла река. В ровный гул вплетался плеск отдельных струй, дробившихся на прибрежных валунах, открылках порога.
Шли молча, ходким шагом.
Впереди, упираясь вершиной в низкое ночное небо, проступила темная громада скалы. Дорога, ставшая каменистой тропой, прижалась к ее подножию.
Под ногами захрустела галька. Прошли еще сотни три шагов, и скала рассеклась узким распадком, по которому журча сбегал ручей.
В свете костра увидели двухскатный шалаш.
