Партизанская богородица - [12]

— Все это верно, — отвечал Городулин. — Да ведь и мы не к теще на блины торопимся. Комитет приказал всем иркутским подпольщикам стягиваться в город. Значит, и там дело готовится. В общем, так: заваривайте там кашу погуще, подымайте мужиков на Колчака. Теперь не восемнадцатый год, а девятнадцатый. Успели и мужички распробовать, что к чему. А мы изнутри огоньку подпустим. Чтобы у беляков везде земля под ногами горела.

— Тревожусь я за тебя. Ты мне, Иван Анисимович, стал дороже родного брата.

— А мы братья и есть, — серьезно сказал Городулин. — И кровь одна, и кость одна — рабочая. И враг один. Не вешай голову, Владимир Яныч! Еще увидимся!

Потом снял с ремня наган вместе с кобурой.

— Возьми на память от брата.

Брумис достал свой наган.

— Не надо, — остановил его Городулин. — Отдай кому из ребят, кто с тобой пойдет. А я, — он усмехнулся, — перехожу на мирную работу. Подпольщику до поры до времени оружие помеха. А придет время, будет и оружие.

5

Добрался ли Городулин до Черемхово и что сталось с ним и его спутниками — Брумис не знал. Но и направление, избранное им, на поверку вышло далеко не столь безопасным.

С ним пошло около сотни человек.

И именно потому, что путь на север, то есть в глубь тайги, в сторону от городов и железной дороги, казался наименее опасным, к Брумису примкнули и все те, кто менее всего помышлял о борьбе и кто думал лишь об одном: как сберечь свою голову на плечах в столь тревожное время.

Менее стойкие всегда и менее дисциплинированы.

Брумис строго-настрого запретил заходить в деревни, пока три-четыре суточных перехода не останутся за спиной. Но последние крохи взятого в тюремной пекарне хлеба съели в первый же день. Рацион из голубики, костяники и не спелой еще брусники показался нестерпимо скудным. И с ночного привала самодеятельные фуражиры сделали набег на ближайшую деревню.

Окончился он трагически.

Поначалу все складывалось удачно. В крайнем дворе затихшей на ночь деревни обнаружили под поветью десяток куриц. Свернули им шею. Показалось мало. Попытались приколоть годовалого поросенка. На истошный визг выскочил хозяин с пешней в руках. Обороняясь, один из мародеров малодушно выстрелил. Всполошилась вся деревня. Послали двоих верхами в волость. Оттуда к утру прискакал взвод конных милиционеров.

Трусливые и тупые мародеры не сумели даже след отвести и сами показали дорогу к привалу.

...Застигнутые врасплох повстанцы метались по поляне, падая под перекрестным градом пуль. За несколько минут, пока бойня не уступила место битве, полегла почти половина брумисовского отряда.

Но частый сосняк, обступивший поляну, только в начале схватки был подмогой милиционерам. Среди вчерашних арестантов были и старые солдаты. Они сразу определили и численность нападающих, и расположение, и особенности их позиции. Под прикрытием тех же сосенок зашли милиционерам в тыл.

Живыми из всего взвода ушли только двое, оставшиеся на опушке коноводами. По ним стреляли, но безуспешно. Убили всего одну лошадь.

Пока на кострах варилось и жарилось конское мясо, провели отрядную сходку. Много было шуму и взаимных попреков. Большинство склонилось к тому, чтобы ночных фуражиров расстрелять всех до единого. Но когда стали выяснять их имена, ни одного в наличии не оказалось. Или все пали жертвами ими же вызванного налета, или благоразумно укрыли друг друга.

Продолжать путь всем вместе было бессмысленно. Никакой боевой ценности отряд не представлял. Ни спайки, ни оружия: несколько револьверов да милицейские карабины без патронов. Такой отряд в первом же бою был обречен на разгром и уничтожение.

Решили разбиться на мелкие группы и пробираться каждой порознь в партизанские края.

Так и прокормиться было легче.

6

Далеко в стране Иркутской,

Между двух огромных скал,

Обнесен стеной высокой

Александровский централ...

Заунывная, еле слышная мелодия тянулась неторопливо и монотонно, так же как тоненькая струйка дыма от головни, одиноко курившейся в прогоревшем кострище...

Брумис оборвал песню.

«Между двух огромных скал?..» А где же там скалы?... Видно, сложил песню человек, только слышавший о знаменитом на всю Россию централе, хозяин которому «сам Романов Николай»...

Завтра две недели, как он и его товарищи Азат Григорян, Алексей Перфильев и Егор Амосов распростились с централом, доставшимся Колчаку в наследство от последнего самодержца всероссийского.

Брумис как-то в шутку назвал свой крохотный отряд интернациональным. Четыре человека — четыре национальности: армянин, русский, якут, латыш. И еще добавил, что благодарит судьбу, так удачно подобравшую ему товарищей. Сам он в тайге бывал, как он выразился, «только с краю». Азат Григорян и в глаза ее не видывал. Зато рослый кряжистый Алеха Перфильев и проворный, сухой и крепкий, как узловатый лиственничный корень, Егор Амосов были в тайге свои люди. Алексей Перфильев, к тому же, родом был из Кежемской волости и всю приангарскую тайгу, начиная от Братских порогов и без малого до самого устья, исходил с охотничьей берданкой за плечами.

Братские пороги и Братский острог с колчаковским гарнизоном остались позади, и теперь беглецы чувствовали себя уже на своей земле. На ночь разжигали костер без опаски, и если и выставляли часовых, то лишь уступая настоятельному требованию Брумиса.