Партизан - [55]

– Ваш бродь, уходить бы надо. Не то наскочат их полевые жандармы, будет нам, как той бабушке, юрьев день, – подошел к старшему лейтенанту один из рядовых.

В смысле, он, конечно же, унтер-офицер, но только русской армии, а в австро-венгерской лишь рядовой. Ну, никто не виноват, что Рябов в языках не силен. Но упрямая крестьянская натура берет свое, и систематические занятия с прикрепленным вольноопределяющимся дают довольно неплохие результаты. К примеру, он уже вполне разбирает неспешную немецкую речь и даже может прочесть и перевести написанное на языке Гете. Не все, но многое. Увы, этого совершенно недостаточно, чтобы изображать австрийского унтера.

– Твоя правда, Федор Анисимович, – наблюдая за тем, как прячется за поворотом хвост батареи, произнес Шестаков. – Забирай с собой Репина с Ильиным и верните на хутор кобылку с повозкой. Да не забудьте забрать оставленный хозяину залог, чтобы у него и капли сомнений не было, что вы австрияки, а не русские подсылы.

– Все сделаем в лучшем виде, ваш бродь.

– Мы будем вас ждать на месте прошлой ночевки.

– Ясно.

– И еще, Рябов.

– Я, ваш бродь.

– Ты только не забудь, что унтер Репин, а не ты.

– Как можно.

– Гляди, унтер, у меня нет охоты вас из плена выковыривать, и еще меньше хочется рыть для вас могилки. Все, иди.

– Слушаюсь.

К базовому лагерю они добрались уже затемно. На месте их встречал поручик Чирков. Признаться, толку от контрразведчика в этом рейде пока было не так уж много. Обряжаться в австрийскую форму он категорически отказался. В общем-то, ничего удивительного, этим брезговали даже офицеры из разведотдела. Странно? Вот и Шестакову это было странно. Оно ведь как получается у местных, тот, кто в разведотделе, – это разведчики, а те, кто рядится под противника, – шпионы. Вот такие пироги с котятами.

Так вот, таскать с собой русского офицера в планы Шестакова никак не входило, поэтому поручик оставался в лесу, присматривал за их имуществом. А еще именно он строчил донесения на тонкой бумаге, в тройном исполнении. Потому как с одним и тем же донесением запускали трех голубей, с небольшим интервалом. Мало ли что может случиться с птицей, а сведения нужно доставить. Вот такой не очень надежный способ связи.

Шестаков вовсе не свалил составление отчета на поручика. Тот просто записывал то, что они считали нужным сообщить в штаб. Прапорщик вовсе не возражал против этого и легко согласился, едва только Чирков это предложил. Наверняка у того с начальником оговорены какие-то условные сигналы. Так что пусть их забавляются, лишь бы поступающие сведения были приняты ко вниманию.

Правда, информации пока удалось раздобыть не так чтобы много. Брать языка Шестаков опасался. Всего лишь раз и напали на команду, бредущую из госпиталя на передовую. И то только потому, что их никто искать не будет.

Потом взяли в аренду подводу у одного хуторянина. Все по-честному. Даже поторговались изрядно, чтобы не возникло никаких сомнений. И залог пришлось оставить. Зато с помощью мнимых поломок этого нехитрого гужевого транспорта у них появилась возможность преграждать врагам путь. Ну а потом, в ходе неизменных бесед, ненавязчиво выуживать информацию о состоянии войск на передовой.

Конечно, добываемые таким образом данные не имели особой конкретики, что ни говори, но достоверными сведениями отправляющиеся на передовую не обладали. Тут бы штабного какого тряхнуть. Но ведь можно и все дело испортить. Германцы, они вообще народ ушлый, забеспокоится Макензен и устроит переброску на другой участок фронта. И ведь получится это у него более споро, чем у русской армии. Вот и устраивали такие своеобразные засады на дороге.

Однако ничто не может длиться вечно. Через двое суток Шестаков решил сворачиваться. Он откровенно опасался, как бы ошивающаяся в прифронтовой полосе группа излечившихся солдат не привлекла к себе внимания. Диверсанты вообще никого не трогали, хотя у них и имелась возможность серьезно попортить кровь что австриякам, что германцам. Но Шестаков предпочитал вести себя тише воды и ниже травы.

– Ну как сходили, Иван Викентьевич? – поинтересовался Чирков, встречая прапорщика.

– Нормально, Сильвестр Петрович. Сходили, можно сказать, удачно. Определили место расположения батареи полевых пушек, причем не одной, а целых четырех, под которые разворачивается отдельный полноценный артиллерийский парк. Плюс еще шесть батарей, четыре из которых гаубичные. И это на участке, где нет железной дороги.

– Ого. Серьезно Макензен взялся за дело, – присаживаясь на поваленный ствол дерева, произнес поручик. – Итого, по нашим подсчетам, за последние двое суток выходит уже двенадцать гаубичных и два десятка пушечных батарей.

– Ну да, сорок восемь и сто двадцать орудий, соответственно. Ну и порядка трех пехотных дивизий, – почесав кончик носа и присаживаясь рядом, подтвердил прапорщик.

– Давайте глянем, что у нас получается, – разворачивая карту и подсвечивая фонариком, произнес Чирков. – Хм. Я, конечно, Академии Генерального штаба не оканчивал, но, похоже, армия Макензена сосредоточивается на участке Тарнов – Горлица. Это примерно верст сорок по фронту.