Паровой дом - [2]

Факир — явно единственный из всех, кого не прельщала надежда на получение награды, — расхаживал в толпе, время от времени останавливаясь и слушая, о чем говорят, как человек, который мог бы извлечь из этого какую-то пользу. Он не вмешивался ни в какие разговоры и не раскрывал рта, но глаза и уши его были открыты.

— Две тысячи фунтов стерлингов тому, кто выдаст набоба! — воскликнул один из толпы, вздымая к небу крючковатые руки.

— Не выдаст, — ответил другой, — а поймает, это совсем другое дело!

— А ведь и правда, набоб не тот человек, чтобы позволить схватить себя без яростной борьбы!

— Но разве не говорили недавно, будто он умер от лихорадки в джунглях Непала?

— Ничего подобного, неправда! Хитрый Данду Пант решил прослыть мертвым, чтобы жить в большей безопасности!

— Ходили слухи, что его даже похоронили в лагере на границе!

— Ложные похороны, чтобы сбить с толку!

Факир и глазом не моргнул, услышав, что о последнем факте говорится тоном, не допускающим никаких сомнений. Однако на лбу его собрались морщины, когда он услышал, как некий индус — один из наиболее возбужденных в толпе, с которой смешался факир, привел подробности, слишком точные, чтобы быть недостоверными.

— Известно лишь, что в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году набоб укрывался вместе со своим братом Балао Рао и прежним раджей[12] Гонда Деби-Букс-Сингхом в лагере, у подножия одной из гор Непала. Там, теснимые английскими войсками, все трое решили перейти индокитайскую границу. И вот, прежде чем это сделать, они решили для того, чтобы распространить слухи о своей смерти, устроить похороны. Но если что и похоронили, то только палец левой руки, который они отрезали перед этим обрядом.

— Откуда вы все это знаете? — спросил кто-то из слушателей индуса, говорившего с большим апломбом.

— Я присутствовал на похоронах, — отвечал тот. — Солдаты Данду Панта взяли меня в плен, мне удалось бежать лишь шесть месяцев спустя.

Все время, пока индус рассказывал, факир не спускал с него глаз, предусмотрительно спрятав искалеченную руку под шерстяным лоскутком, прикрывавшим его грудь. Он слушал, не говоря ни слова, но губы его дрожали, приоткрывая острые зубы.

— Значит, вы знаете набоба? — спросили бывшего пленника Данду Панта.

— Да, — ответил индус.

— И вы узнали бы его, если бы случай свел вас лицом к лицу?

— Конечно, как самого себя.

— Тогда у вас есть шанс получить награду в две тысячи фунтов стерлингов, — заявил один из собеседников с плохо скрытой завистью.

— Возможно, — ответил индус, — если только набоб будет так неосторожен, что рискнет появиться в президентстве Бомбея, хотя мне это кажется маловероятным!

— А зачем бы ему здесь появляться?

— Конечно, для того чтобы попытаться поднять на новый бунт, — сказал кто-то, — если не сипаев, то, по крайней мере, жителей центральных деревень.

— Ну раз правительство утверждает, что его обнаружили в провинции, — вернулся к прежней теме один из собеседников, принадлежащий к категории людей, считающих, что власти никогда не могут ошибаться, — значит, оно хорошо осведомлено на этот счет!

— Да будет так! — отозвался индус. — Пусть Брахма[13] сделает так, чтобы Данду Пант встретился мне на пути, и мое состояние обеспечено!

Факир отпрянул на несколько шагов, но не отвел взгляда от бывшего пленника набоба.

Была уже поздняя ночь, но оживление на улицах Аурангабада не улеглось. Слухи о появлении набоба разрастались. То уверяли, что его видели в самом городе, то — что он уже далеко отсюда. Утверждали также, будто эстафета, присланная с севера провинции, только что привезла губернатору весть об аресте Данду Панта. В девять вечера наиболее осведомленные клялись, что его уже заключили в городскую тюрьму вместе с несколькими тхагами[14], которые более тридцати лет влачат там жалкое существование, и что его повесят на следующий день на восходе солнца без соблюдения каких бы то ни было формальностей, как поступили на площади Сипри с Тантия Топи[15], его знаменитым сподвижником. Однако в десять часов появилось еще одно противоречивое сообщение. Разнесся слух, что заключенный почти сразу сбежал, и это вернуло некоторую надежду всем, кого прельщала награда в две тысячи фунтов стерлингов.

На самом деле все эти разноречивые слухи были ложны. Наиболее осведомленные знали не больше других. Цена головы набоба была прежней. Но она еще оставалась на плечах набоба.

Между тем индус, лично знавший Данду Панта, был ближе любого другого к получению награды. Мало кому, особенно в президентстве Бомбея, случалось встречаться с суровым предводителем великого восстания. Его знали скорее на севере и в центре, в Синдхи, в Бандельканде, Ауде, в окрестностях Агры, Дели, Канпура и Лакхнау — арене ужасной резни, вызванной его приказами, где все население поднялось против него и выдало его английскому правосудию. Родственники его жертв — вдовы, братья, сестры и дети — еще оплакивали тех, кого набоб повелел казнить сотнями. Прошло десять лет, но чувства ненависти и мести еще горели в их сердцах. Неужели Данду Пант оказался столь неосторожен, что рискнул появиться в провинции, где его имя было проклято всеми? Если же, как говорят, он перешел индокитайскую границу и по неизвестным причинам (планы новых восстаний или что-то другое) покинул надежное убежище, скрытое от англо-индийской полиции, то обеспечить себе хоть какую-то безопасность он мог только в провинциях Декана.