Паровой дом - [106]

— Как так? — произнес капитан Худ.

Банкс посмотрел на полковника, сдвинув брови, затем сказал:

— Монро, этот индиец до сих пор проявлял преданность и особенно по отношению к тебе. Какие у тебя доказательства?

— Когда Калагани говорил, — ответил полковник Монро, — я увидел, что кожа на его лице потемнела, а когда люди со смуглой кожей темнеют, это значит, что они лгут! Двадцать раз я мог таким образом спутать индийца с бенгальцем и ни разу не ошибся. Я повторяю, что Калагани, несмотря на то что все говорит в его пользу, солгал.

Это замечание сэра Эдуарда Монро — позже мне часто приходилось в этом убеждаться — было обоснованно.

Когда индийцы лгут, они слегка темнеют, как белые краснеют. Это не ускользнуло от проницательного взгляда полковника, и к его замечанию следовало прислушаться.

— Но какие же планы могут быть у Калагани, — спросил Банкс, — и почему он нас предаст?

— Это мы узнаем позже, — ответил полковник, — а может быть, даже слишком поздно!

— Слишком поздно, мой полковник! — воскликнул капитан Худ. — Э! Мы не проигрываем, я полагаю?

— Во всяком случае, Монро, — вставил инженер, — ты правильно сделал, что послал с ним Гуми. Он предан нам до самой смерти. Ловкий, умный. Если он заподозрит что-нибудь неладное, он узнает…

— К тому же, — сказал полковник, — он предупрежден и будет остерегаться своего спутника.

— Хорошо, — заметил Банкс. — Сейчас же ничего не остается, как ждать утра. Этот туман на солнце рассеется, и тогда мы увидим, что делать.

В самом деле, ждать! Значит, и эту ночь мы опять должны будем провести совсем без сна.

Туман все сгущался, однако ничто не предвещало приближения ненастья. Это было удачно, так как если наш поезд и держался на воде, то он отнюдь не был создан для «морских рейсов». Можно было надеяться, что капельки пара сконденсируются на восходе, что обеспечило бы погожий день на завтра.

Пока наш персонал занимал места за обеденным столом, мы расположились в салоне на диванах, беседуя, но прислушиваясь ко всем внешним шумам.

Вдруг около двух часов тишину ночи нарушил дикий концерт хищников.

Значит, берег был там, в юго-восточном направлении, должно быть, далеко. Эти завывания ослабило расстояние, которое Банкс определил не меньше чем в добрую милю. Стая хищников пришла на водопой на дальнем берегу озера.

Но вскоре мы отметили также, что под воздействием легкого бриза наш дрейфующий поезд медленно, но верно прибивается к берегу. И действительно, эти крики не только стали более отчетливо доноситься до нас, но уже можно было различить властный рык тигра и хриплое рычание пантер.

— Хм, — не смог удержаться от замечания капитан Худ, — какая возможность убить там моего пятидесятого!

— В следующий раз, мой капитан! — ответил Банкс. — Когда наступит день, я предпочел бы, чтобы в момент нашей высадки на берег эта стая хищников уступила бы нам место!

— А не зажечь ли нам прожекторы? — спросил я.

— Думаю, можно, — ответил Банкс. — В этой части побережья, наверно, никого нет, кроме зверей, что пришли на водопой. Так что не будет ничего страшного в том, чтобы осветить ее.

По приказу Банкса два световых луча пустили в юго-восточном направлении. Но электрический свет не мог проникнуть сквозь густой туман и высветил лишь небольшой сектор перед Паровым домом — берег оставался абсолютно непроницаемым для наших глаз.

Между тем рычание зверей все усиливалось, что указывало на то, что поезд приближается к берегу. Очевидно, в этом месте собралось очень много зверей, в чем не было ничего удивительного, поскольку озеро Путурия — естественный водопой для диких зверей этой части Бандельканда.

— Как бы Гуми и Калагани не стали жертвами этих хищников, — сказал капитан Худ.

— Я боюсь, что для Гуми страшны не тигры! — заметил полковник Монро.

Решительно, подозрения все укреплялись в голове полковника. Я, со своей стороны, тоже начал их разделять. И тем не менее добрые услуги Калагани с момента нашего прибытия в район Гималаев, его верная служба, неоспоримая преданность в тех двух случаях, когда он рисковал своей жизнью, чтобы спасти сэра Эдуарда Монро и капитана Худа, — все свидетельствовало в его пользу. Но когда ум охвачен сомнениями, ценность свершившихся фактов как бы тускнеет и они предстают в ином свете, прошлое забывается и появляется страх за будущее.

Все же какая причина могла побудить этого индийца предать нас? Имел ли он личные мотивы ненавидеть хозяев Парового дома? Конечно нет. Почему бы он стал вдруг заманивать их в ловушку? Это было необъяснимо. Каждый оставался наедине со своими смутными мыслями, и нетерпение охватывало нас в ожидании развязки.

Около четырех утра звериные рыки смолкли. Всех нас удивило то, что они удалились не постепенно один за другим, рявкнув напоследок, как это делают хищники, выпив последний глоток воды. Нет, это произошло мгновенно. Похоже было на то, что появилось нечто, что спугнуло их и обратило в бегство. Очевидно, они поспешили в свои логова, но не как животные, которые возвращаются с водопоя, а как звери, бегущие от опасности.

После шума без всякого перехода наступила полная тишина.

Причина такой перемены была неизвестна, но она лишь усилила наше беспокойство.