Паром - [36]

Ты стала достоинством Смысла.

Беззвучною силой презренья.

Рождая на миг уваженье.

Отпрянувшего шакала.

Но стая опять подступала.

Печальная здравость крестьянки

В ребенке, в подростке, в подранке,

Энергию боли сгущала

В какой-то кристалл идеала.

Царапающий алмазом.

Но сохраняющий разум.

О, как ты несла свою ношу!

О, мама! Я тоже не сброшу.

Пока в этом мире я значусь,

О вас расскажу и расплачусь.

Пред Господом с этою книгой

Предстану, как дед мой, с мотыгой.

Прощайте, прощайте, прощайте.

Хотя бы во сне обещайте.

Являться и вновь уноситься.

Душа — это легкая птица.

Навряд ли о жизни загробья

Расскажут мне ваши подобья.

Но мысленно: — Кто там? — прикинешь

И как-то спокойней за финиш.

А если подробности вытрясть

Из мужества — детская хитрость —

Быть может, стремление к маме.

Хотя и не ведаем сами.

Но я не скажу, что убийца

Есть средство с любимыми слиться.

Прощайте, прощайте, прощайте!

И сны мои вновь навещайте!

Что смерть? Это путь населенья

Из города снова в селенье.

Но так ли, как в детстве, бывало.

Когда рукава затопляло.

Встречали родных в половодье.

Держа лошадей за поводья?

Огонь над водой убывает.

Мой дом от меня уплывает.

Отбросив ненужные стены.

И тает во мгле постепенно

Огня покачнувшийся конус,

И шепот далекий: — О, хронос!

Баллада о свободе

Как тот, что пил, на копье опершись, и ел свой шашлык с копья,

Так я таскался с тобою всю жизнь, пером по бумаге скребя.

Свобода, где, когда, почему я полюбил тебя.

Как тот, что пил, на копье опершись, и ел свой шашлык с копья?

Свобода, как весело морю отдать своей невесомости груз.

И красный сок течет по щекам — свобода — разбитый арбуз!

Свобода, я за оркестром бегу и рядом собачка моя.

Белочка, мы за свободой бежим, свободные, ты и я!

Свобода — это впервые верхом. Не тряская рысь, а галоп.

И ветер, волнуя, целует меня, как женщина мальчика — в лоб

Свобода — ты дядя любимый мой с вечной усмешкой у рта.

И легкость! Легкость, легкость во всем! Легкость и острота!

И вдруг он исчез. И детство в разрез! Прощай, капитан Немо!

Бухта Нагаева. Магадан. Мое первое в жизни письмо.

Бухта Нагаева. Магадан. Как пионер в Артек,

К дяде любимому по ночам я совершал побег.

Нет, не возмездье меня вело в глухой, одинокой борьбе.

Нет, не возмездье меня вело, а только любовь к тебе.

Можно и без свободы прожить. Это как жизнь при луне.

Но круглосуточный лунный свет ужас внушает мне.

И если я пел над бегущей волной — серебристый бег ковыля,

И водопад дрожал, как клинок, и женщиной пахла земля;

И если сумерки я воспел опущенных тихо ресниц;

И взлет дирижерских рук сравнил со взлетом множества птиц;

И если в позе стекающих ив мерещился мне всегда

Призыв к милосердию и чистоте — молитва или вода;

И если в горах в болтовне пастухов дохнуло Гомером вдруг:

— Да будь ты горящей рубашкой на мне — тебя я не скину, мой друг!

И если я с мордою льва сравнил нахмуренный взгляд айвы,

И тайну внезапных смертей открыл — авитаминоз любви;

И если ловил я приметы земли яростно и остро.

Как рот мальчугана после игры бурлящее ловит ситро;

И если я понял: вечерняя грусть, природы пригашенный свет —

Прививка печали, чтоб все-таки жить в мире, где мамы нет;

И если ценил я приметы земли: пахнет кувшином винцо,

У раздувающего огонь богоподобно лицо!

И если любил я приметы земли: к финишной ленте стремясь.

Грудью бегуньи подхвачена страсть и опадает, струясь!

* * *

И если любил я приметы земли, думаю, было за что:

На электрическом счетчике вдруг — ласточкино гнездо!

И если действительность я приподнял и приспустил небосвод,

И место их встречи искусством назвал и это искусство живет!

И если я сам чинодрала скрестил с обычной домашней козой,

То все потому, что свободу любил, воздух ее золотой!

Как тот, что пил, на копье опершись, и ел что придется с копья.

Так я таскался с тобою всю жизнь в лохмах надежд и репья.

Нет, не возмездье меня вело в глухой одинокой борьбе.

Не романтическое весло, а только верность тебе.

Входило в условье игры обнажать фланги и личный тыл,

За каждый расплывчатый снимок твой я теплою кровью платил.

Этого не отнимет никто. Это мне было дано.

Свобода сама играла во мне, как юмор и как вино.

Я улыбаться учил страну и в первый миг сгоряча

Даже в Кремле улыбнулся один — и схлопотал строгача.

Лики чинов позднее мрачил вид мой, всего окромя,

Как если б в райком въехал верхом, копьем в коридорах гремя!

То ли свидетель жизни иной, то ли на эту — прицел…

Так Сталин на сына от первой жены, глядя на Яшу, мрачнел.

Конечно, наивность; я молод был и в этом не вижу вины:

Сумма улыбок, надеялся я, изменит характер страны.

Улыбка — в бездонное небо глазок или на пыльный тракт.

Утечка пафоса и вообще внегосударственный акт.

Но это угрюмство подвальных лиц меня убивало всегда:

Теперь я стыжусь того, что хотел, но не стыжусь стыда.

Слепому, который еще не шагнул, но уже перила схватил.

Надежней перила без лестниц, чем лестницы без перил.

Слепому, который, перила схватив, уже в пустоту шагнул,

О том, что он знает, мешает сказать потусторонний гул.

* * *

Эта страна, как огромный завод, где можно ишачить и красть.

Что производит этот завод? Он производит власть.

Власть производит, как ни крути — хочешь, воруй и пей!