Пароль «Dum spiro…» - [22]

Постоянная бдительность и вера в стойкость наших людей, храбрость и осторожность, молниеносное решение и железное терпение, любовь к жизни и готовность, если понадобиться, умереть за правое дело — таким должен быть подпольщик. Сможешь? Подумай, взвесь. Посоветуйся сам с собой. А завтра приходи. Предстоит разговор с нашим секретарем по кадрам. Крыша на одну ночь найдется?

— Могу остановиться у сестры.

— С одним условием: о нашем разговоре — ни слова.

Не скажу, что предложение Георгия Гавриловича было для меня полной неожиданностью. Как только началась война, я не раз задумывался о возможной работе в подполье.

Но уже после войны — годы спустя — я узнал от Георгия Гавриловича, чем было вызвано мое назначение в Павлоград и почему оно отпало.

Идея использовать меня для подпольной работы созрела у Георгия Гавриловича во время нашей первой встречи.

Так появилось назначение в Павлоград. Тогда еще не знали, что именно этот город будет выбран местом пребывания подпольного обкома.

Павлоград к тому времени был уже достаточно густонаселенным городом, «потеряться» в нем новому человеку нетрудно. И все же директор средней школы — слишком заметная фигура, чтобы не обратить на себя внимания. Кроме того, окончательно определился состав подпольных райкомов — судьба моя решилась.

…Сестра очень удивилась, узнав о моем новом назначении: направляли меня заведующим двухкомплектной начальной школой на хуторе Николаевка Петропавловского района.

— Ходил в больших начальниках. И на тебе — учитель начальных классов. Что они? В такое время десятиклассницу не могут подобрать? А как же, Евгений, с армией?

Я что-то промямлил насчет здоровья. Врачи, дескать, говорят: со зрением плохо. Сестра недавно проводила мужа на фронт, и я готов был сквозь землю провалиться. Но рассказать ей правду не мог, не имел права…

В Петропавловском райкоме партии принял меня второй секретарь Д. А. Кривуля.

— Все знаю — с обкомом разговор был. Иди в военкомат, в районо — оформляйся. Выезжай в Николаевку. У тебя, Евгений Степанович, задача особая: легализоваться. Врастай, вживайся. И жди. В райкоме больше не показывайся. Нужно будет — сам навещу. Квартиру мы тебе подыскали. Люди верные. Просись к Калюжным — не откажут.

В тот же день мне выдали «белый» билет. Подвели под статью, не помню какую, но выходило, что для строевой службы никак не гожусь.

Вечером я уже был в Николаевке. Начиналась новая жизнь. Занялся ремонтом школы, заготовкой топлива. Присматривался к своим хозяевам, хуторянам. Кривуля слово сдержал. Раза три приезжал ко мне, 1 сентября, как обычно, начались занятия в школе, а через несколько дней Кривуля привез печатную машинку «Ленинград», множительный аппарат, радиоприемник, центнера два бумаги, две большие пачки листовок, отпечатанных в районной типографии, но уже за подписью подпольного райкома.

— Вот твое хозяйство, товарищ член подпольного райкома партии. В составе райкома и Борисенко — директор Петропавловской средней школы № 2. Через него будешь поддерживать с нами связь. Явка — мельница в селе Дмитриевка. Где думаешь устраиваться с типографией?

— У Калюжных.

— Держать все хозяйство в одном месте опасно.

— Уже готов тайничок. Сам смастерил. Место сухое, надежное. Будем хранить там листовки, бумагу.

— Инструкцию помнишь? Конспирация и еще раз конспирация, «пятерки» и «семерки» будущих подпольщиков подбирай не спеша. Присматривайся к людям. Семь раз отмерь… В нашем деле тихий, незаметный человек может оказаться героем, а говорун, любитель речей и клятв — мямлей и предателем. Помни: каждый подпольщик знает только свою группу. Арест «пятерки» ни в коем случае не должен привести к провалу всей организации. Ну, будь здоров. Скоро встретимся.

…На всю жизнь запомнился мне последний день и последний час расставания с советскими войсками. Уставшие лошаденки тянули орудия, телеги, высокие зеленые фуры, санитарные фургоны. Красноармейцы шли и шли, сгибаясь под тяжестью ручных пулеметов, намокших скаток. Ночью движение на несколько часов приостанавливалось. Моросил надоедливый холодный дождь. Люди засыпали, прислонившись к плетню, или просто на обочине дороги.

В доме Калюжных остановились комбат и комиссар. На меня посматривают подозрительно. Через несколько часов приказ: немедленно двигаться на восток.

— Мы — последние, товарищ учитель, — сказал, прощаясь, комиссар. И не без иронии: — Счастливо оставаться.

Как мне хотелось бросить все, уйти с армией. Только к утру успокоился, взял себя в руки.

После отхода наших войск хутор замер в тревожном ожидании. Николаевцы поспешно прятали зерно, вылавливали в поле приблудных лошадей, коров. Откуда-то поползли слухи о падении Ленинграда, о предстоящем параде гитлеровской армии на Красной площади. Дни стали длинными, часы казались днями. Мне не сиделось на месте. Решил наведаться в Веселое — село, где когда-то начинал учительствовать. Хотелось узнать обстановку, восстановить довоенные знакомства, связи. За хутором поймал лошадь, сел верхом и в полдень уже подъезжал к селу. У первой же хаты, словно из-под земли, вырос красноармеец.

— Руки вверх! — и начал меня обыскивать.