Пароход Бабелон - [88]

– И все-таки, Ефим Ефимыч, кто же вас всех тогда предал? – и аккуратно так задела его плечом, что, вероятно, в данной ситуации означало: «Ну, давайте же, не тяните». – Простите, но из вашего повествования я этого не уловила.

Собака по кличке Лентяй лаяла за всех собак в округе, прыгала на ограждение, демонстрировала клыки и с наслаждением рвала куски свежего утреннего воздуха.

– Не поверите, Лейла-ханум, я и сам до сих пор точно не знаю.

– Хотите сказать, что вы сознательно обошли тему предательства?

Крепкий дворник-татарин в сером до сапог фартуке пригрозил собаке метлой. Скопив необходимых сил, Лентяй с разбега швырнул себя в щель.

Удар оказался столь сильным, что дворник отступил назад, откинул метлу и направился в сторону шланга, из которого вытекали остатки воды.

– А так ли это важно для нас, живущих в стране, где сотни тысяч людей взрослеют и набираются опыта с каждым очередным предательством? – вставил Герлик за Ефима.

Ефим оглянулся по сторонам. Кроме дворника, норовившего попасть мощной струей воды из шланга точно в собачье логово, – никого. Но все равно его не покидало чувство, будто Чопур засел в засаде где-то неподалеку.

А Герцель все не унимался:

– Это в детективах убийца должен быть обнаружен, да и то не во всех. Вот я не так давно читал одного аргентинца, так у него вообще заподозрить в убийстве можно сразу нескольких человек: бессердечного гаучо, женщину известной профессии и юношу-студента, заглянувшего случайно в кафе.

– Не слушайте Герлика, он перебрал с книгами, наших ему, видите ли, уже мало, на аргентинцев перешел. – Княжна поиграла сумочкой и перебросила ее через плечо, держа цепочку одним пальчиком. И с очередной волной любопытства, как гончая за зайцем: – Сделайте милость хотя бы для нас, раскройте секрет, кто же воспользовался тогда голубиной почтой?

– А мне кажется, тут и так все понятно. – Начитанный человек в очках из золотой оправы похрустел за ночь отросшей щетиной. – Гришаня, разумеется, Гришаня.

– А почему не Войцех, или пан Леон, или Тихон? Ведь именно благодаря ему наш Ефимыч оказался в имении, – предположила княжна, замедлив ход у мусорных баков.

– Не вижу логики, – осмелился возразить княжне ее ухажер.

– При чем тут логика, – возмутилась княжна. – Если исходить из логики, то предателем вообще мог быть только начальник штаба.

– Да?.. Как раз наоборот, он – бывший царский офицер, то есть всегда под подозрением, чуть что, сразу к оврагу с черемухой, и потом, ты, вероятно, забыла, что его авто подбили из артиллеристских орудий?

– Ну я тогда не знаю, – не без труда сдалась княжна Уцмиева.

В ноздри ударил теплый запах гнили, прелого тряпья и крысиного яда.

Ефимычу показалось, что еще и крови – почудился тот самый запах крови, который всегда шел от раненых, который он улавливал от себя самого, когда лежал в имении с распоротым животом.

– Знаете, долгое время я подозревал в предательстве одного человека, – Ефим увлек Герлика и Лялю в сторону от мусорных баков, – но потом, когда мы с ним встретились в Москве, спустя много-много лет, я уже не был уверен, что предатель именно он.

– Неужто Ляля права? – удивился Герлик. Ефим только вздохнул, вспомнив о судьбе начштаба и его семьи, погибшей на Соловках. – Ладно, какая разница кто, – заключил баловень судьбы. – Зато, не случись всей этой истории, мы бы с тобою не встретились.

– А ты помнишь, как мы встретились? – спросил Ефим, разглядывая жирную надпись на стене, которую не заметил вчера: «Васька – ищверен».

– Конечно, помню. Нас познакомили в кафе «Демель» Соломон с Натаном.

– Что бы это могло значить? – Ефим показал на стену, на два кривых слова.

– А, это Васька, хозяин Лентяя, а «ищверен» с тюркского дословно переводится как «делопроизводитель», то бишь по-нашему – осведомитель.

– Ну вот видите, – сказала княжна, – когда люди боятся говорить, за них говорят стены. Я почему-то уверена, что вы, Ефим, знаете, кто вас предал. Сознайтесь, это ведь была женщина?

– Возможно. – Ефим загадочно улыбнулся.

– Вот видите!.. Вы обманываете себя самого из-за того, что ущемленным оказалось ваше самолюбие. Я знаю, она повлияла на ваше отношение к другим женщинам.

– Смею вас заверить, это не так, Лейла-ханум, – возразил ей Ефим, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– Нет, именно что так, именно, именно… не отпирайтесь.

– Лялечка, не заводись, разве ты не видишь, Ефим разыгрывает тебя.

– Помилуйте, Лейла-ханум. – Ефиму стало неудобно перед ней.

Герлик, немного растерявшись, полез в карман за сигаретами.

Они подошли к чугунным воротам. Выкурили на улице рядом с домом по турецкой сигарете и пошли, с уже успокоившейся княжной, в сторону Площади угольщиков.

С возгласами «Па-ста-ронись, да, люды-ы!» мимо них прошли два грузчика-амбала, несущих до близстоящего грузовичка кожаный диван для философских размышлений, бесед и тонкого плетения интриг.

Угольщики-кёмюрчи, вихляя задами, катили тачки с углем, несли его в мешках и ведрах.

Одноногий инвалид торговал рояльными ножками на латунных колесиках и всевозможной мелочью от пакетиков с иранской хной до пахучего германского мыла: «Лезва, лезва! Кому лезва-а-а остра-а-бритва?!» – кричал он что есть сил первым покупателям.