Парни - [5]

Глава II ТАКОЙ СОРТ ЛЮДЕЙ

Иван как будто впервые увидел эти места. Все изменилось. Болото, разрезанное осушительными канавами, обсыхало на виду, вода отжималась в широкий сток, он уходил к реке. Кустарник уже выкорчеван, на огромной плешине рабочие жгли его, приготовляя пищу. Картофельные поля застроены были бараками из фанеры. Бараки образовали улички, земля в них была рябая от картофельных ямок, по твердо притоптана, в нее вдавлены, кроме ботвы, кучки опилок, стружка, яблочные окуски, обкуренные мундштуки папирос. От бараков шли тропы к центру барачного поселка.

Иван побрел туда. Кругом кипело дело. Мужики рыли котлованы под стройку. Подводы, груженные силикатом, запружали дороги. В стороне от дорог силикат складывался. Уймища кирпичу высилась там. Уже проложена была ветка железной дороги к этому месту от Кунавина, пыхтел паровоз, тянущий за собой вереницу площадок с песком и тесом.

Иван подошел к крохотному дощатому строеньицу без окон, дверь была настежь открыта, и на ней мелом нацарапано: «Контора». Тут на тесинах сидели люди. Иван догадался — в этом месте берут на работу.

Иван сел рядом. Все были в фартуках, бородатые, курили и калякали. Говорил седоволосый крепыш. Колючее острословие его приковало Ивана, да и не только его.

— Милые мои, брильянтовые, — говорил крепыш, вертя задорно голового, — всякое ускорение нашего труда через разную эту машину, екскаватор али как, — одно несчастье нам несет, ежели крепко подумать. Кабы человек не гонялся за всеми этими новшествами железного рода, ей-ей, счастливее бы он был и гораздо менее жаден. Не строил бы этих махин — заводищ, которые поедом едят крестьянский и рабочий люд тысячами, уродуют и вгоняют в чахотку. Вот и хвались любовью к этому железному труду при таком деле. То-то, милые. Это уразуметь надо, что и к чему — разные краны да подъемные машины, словно рук человеческих не стало на Руси. А ежели, к примеру, прикинуть, что эти фабрики да заводы, как этот вот задуманный, работают на войну, чтобы людей истреблять, — выгода от труда вашего явно безбожна и людям непотребна. Мне — стреляному водку, не один десяток летних строительных сезонов работающему на постройках, — мне инженеры сознавались и достоверно говаривали: «Достаточно, мол, переменить пластинку под кузнечным молотом, чтобы, пожалте, выделывать части броневиков вместо дорожного автомобиля».

Брильянтовые, безмашинный-то народ не опасен, а значит, и человеколюбив, тих, мирен и к общему братству способнее. В бывалые времена на проезжих дорогах и тропах страннику кусок хлеба подавали, а ноне помрешь с голоду подле амбара с хлебом, — у всякого ответ готов: мы сравнялися во всем, и каждый получает свою норму по карточке.

— Укроти, господи, большевистское сердце, — вздохнул сосед и перекрестился.

Иван с жадным удивленьем поглядел, как жилиста шея и руки говоруна, как хитро глаза прилажены, сверкают из-под густых хмурых ресниц.

— Вот теперь, — продолжал речистый человек (и никто ему не возражал, а каждый на его слова дакал), — дела развернули на ширь на всю, а дельных людей недохватка. Посмотри, сколько их всяких барж — и с песком, и с тесом, и с бутом — стоит, всю реку запрудили они. Скоро заморозки, выгружать надо, а люди где? Говорят — молодежь появится, комсомолия. Ну а сноровка где у нее? А сколько лодырей? Ой, не всласть это им будет: придут, понюхают, да и запросятся к матери. А тут наступает осень, дожди начнут лить, непогода. В такое время он, комсомолец, за тысячу рублей в день не возьмется за это дело. Видишь, какая линия. Я так в конторе начальнику и сказал: «Расценки наши ежели рваческие, найди дешевых людей — дело любовное». Он покрутился, покрутился, да в ответ мне: «Людей я, кроме вас, не вижу, но это не значит, что обирать следует свое правительство в таком случае». Конечно, я замолк, только и сказал на это: «Смотрите, ежели расценки наши отвергаете, — я с артелью ухожу в землекопы, выгружайте, как хотите, мои молодцы на все маштаки», — а сам подумал: «Отчего ж нам не покоштоваться малость? Мы тоже — люди, способность к хорошей еде имеем».

— Не сдавай, Михеич, — сказал сосед. — Наша артель у них — единое взглядише. Где людей взять?

— Скажу по правде, по истине, — прибавил третий, глядя на дверь конторы, — хитрущий этот начальник нас застращать хотел, когда упоминал, что молодежные артели придут и дело двинут. Дураков ноне из молодых тоже мало сыщется задарма руки мозолить.

— Есть, конечно, и такие, — возразил Михеич, — называются энтузиясты. В Омутнинске мне довелось столкнуться с ними: я прошу для своей компании цену, а они — ниже моей вдвое. Я соглашаюсь тоже на низкую расценку, а они еще ниже берутся. Так и привелось оставить те места.

— Что за люди пошли: комсомолы, ударники, бригадники, не понять, не размыслить, — вздохнул сосед Михеича.

— Карьера заела всех, — ответил Михеич, — карьера гонит людей на невыгодные работы и цену снижает у трудового народа. Молодняк, ему в начальники выходить надо, в ученые, а путь ударнику да бригаднику расчищен, вот и стараются.

В это время вышел из конторы человек в кожаной тужурке, с бумагами в руках. Как только он показался в дверях, артель моментально поднялась и окружила его.