Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [3]
Революция не привела к «реабилитации» Фронды, поскольку распущенный Учредительным собранием Парижский парламент воспринимался как старорежимное учреждение, узурпировавшее права народного представительства. Понадобилась Реставрация, установившая в 1814 г. строй конституционной монархии, но не исключавшая и попыток ультрареакционеров вернуться к традиционному абсолютизму, чтобы отрицательное отношение к Фронде было решительно пересмотрено историками либерально-монархического направления. Инициатива этого пересмотра принадлежала графу Луи де Сент-Олеру, издавшему в 1827 г. 3-томную «Историю Фронды»[18] (переизданную в 1841 г. с новым предисловием). «В учреждениях, дарованных нам в 1814 г., легко узнать те, которых наши отцы требовали в 1648 г.», — пишет автор в первом издании, предостерегая от возвращения к старым порядкам[19]. «Никогда еще в нашей истории не был так ясно поставлен вопрос о соотношении между властью и свободой… никогда не было предложено реформ более рациональных и лучше приспособленных к состоянию цивилизации», — подтверждает он свою высокую оценку уже при новой, Июльской монархии[20]. Исторический смысл Фронды состоял в том, что после того как Ришелье сокрушил «феодальную систему», и поднимавшееся третье сословие во главе с судейскими магистратами, и приходившее в упадок дворянство стремились найти для себя достойное место при новом порядке. Их интересы можно и нужно было согласовать, и тогда установилось бы законосообразное правление при сохранении необходимого аристократического противовеса», но королевский двор старался разжигать противоречия между сословиями, и его победа означала «гибель всякой свободы», установление еще невиданного во Франции деспотизма[21].
В 1830-х годах появилась и радикально-демократическая трактовка Фронды, представленная 7-томным сочинением молодого историка Ремона Капфига «Ришелье, Мазарини, Фронда и царствование Людовика XIV»[22]. Автор воспринимает Фронду как «настоящую политическую революцию» международного значения, угрожавшую «монархической идее во Франции и во всей Европе»[23]. Постоянно подчеркивается, что на парижских парламентариев зажигающе действовал пример Английской революции, они «замышляли насильственные акции в подражание Англии»[24]. Парламентарии опирались на парижских квартальных, осуществляя через них связь с народом Парижа; при этом они оказывались гораздо радикальнее буржуазии. Последняя, правда, помогала народу в самом начале волнений, но быстро пугалась и переходила в лагерь реакции. Парламент же, «забывая о том, что он был порожден королевской властью, превращался в народное собрание»[25].
Надо сказать, что хотя Капфиг активно использовал архивные материалы, он не пытался обосновать фактами свои парадоксальные постулаты, которые так и остались декларациями, плодом его радикально-демократической интуиции. Сто лет спустя его тезис о революционизирующем влиянии Английской революции на Фронду и широком распространении республиканских идей во Франции попытается доказать Б.Ф. Поршнев.
Либеральная апологетика Фронды не смогла утвердиться во французской историографии. Она была актуальной до тех пор пока существовала конституционная монархия и пока либеральная идея свободы личности и разделения властей не соединилась с демократической идеей политического равенства и всеобщего голосования. Когда к середине XIX в. это произошло, стала особенно заметной неправомерность претензий Парижского парламента на роль народного собрания. Как могла говорить от имени народа и защищать его интересы судейская корпорация, члены которой никем не избирались, но покупали свои должности или получали их по наследству? И разве вся парламентская оппозиция не началась с борьбы за свои корпоративные, корыстные интересы? «Фронда никогда не преследовала никакой серьезной и возвышенной цели», — писал в 1879 г. А. Шерюэль, большой почитатель монархии Людовика XIV; он подчеркивал, что фрондеры «во имя своих эгоистических интересов вводили новшества, не понимая ни их значения, ни возможных последствий»[26].
Не только историки консервативного направления усвоили враждебно-пренебрежительное отношение к Фронде. Это же можно сказать и об историках-прогрессистах, чтивших память Великой революции 1789 г., но все же полагавших, что за полтораста лет до нее дорога прогресса должна была непременно пройти через «Великий век» Людовика XIV.
