Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [160]

31 марта ко двору (находившемуся тогда в Сюлли-сюр-Луар) прибыла, наконец, парламентская депутация во главе с президентом Франсуа-Теодором де Немоном, которая должна была представить ремонстрации против возвращения Мазарини. Ее принимал лично король. Наверное, Людовику вспомнилось, как год назад ему хотелось «оборвать и выгнать» первого президента. Тогда он был несовершеннолетним и побоялся рассердить мать, но теперь он мог себе это позволить. Когда Немон начал зачитывать текст ремонстраций, король вырвал у него из рук бумагу и сказал, что дело будет обсуждено в его совете. Ошеломленному парламентарию оставалось только напомнить, что еще не было случая, чтобы монарх отказался выслушать ремонстрации, после чего король в гневе велел депутатам удалиться.

Впрочем, окончательный ответ двора оказался более уравновешенным. Король предложил прислать к нему на ознакомление собранные парламентом уличающие Мазарини материалы, а он их сам рассмотрит и примет окончательное решение. До тех пор действие всех антимазаринистских актов приостанавливалось. Депутатам был вручен текст королевской декларации соответствующего содержания вместе с письменным распоряжением зарегистрировать ее в парламенте. Последнему ничего не оставалось как… (подчиниться? — нет, принять 13 апреля решение о новых ремонстрациях).

В апреле главные военные действия были перенесены в окрестности столицы. Возможности лавирования для парламентариев сузились. Вся их политическая программа сводилась к антимазаринистской декламации, и ненавидевший кардинала парижский плебс на нее откликнулся. Но он не понимал нерешительности парламента. Парижане видели, что войска Мазарини стоят у стен города, что снабжение столицы все время ухудшается, а прошлогодний урожай был очень плохим, и дороговизна достигла пика, что Парижу снова, как и три года назад, грозит блокада, а городские власти почему-то отказываются вступить в союз со своими французскими принцами против угнетающего всех министра-иностранца. Прибывший в Париж 11 апреля Конде был с восторгом встречен народом. Но войско принца осталось за стенами — парламент и ратуша никак не хотели допустить его в город (надо полагать, поддерживаемые в этом отношении всеми теми жителями, которым было что терять от солдатских постоев, к какой бы «партии» эти солдаты ни принадлежали).

Обстановка в городе была крайне напряженной. В конце апреля — начале мая чуть ли не ежедневно вспыхивали волнения. Громили бюро налоговых сборов, лавки хлеботорговцев, были нападения на парламентариев, членов муниципалитета и отдельных сторонников Мазарини. Повсюду видя происки «мазаренов», народ был склонен расправляться с ними самочинным способом. Аристократы широко использовали эти благоприятные условия для развертывания своей демагогии, стремясь захватить власть в Париже. Особенно отличался Бофор, взявший на себя командование отрядом, набранным из парижских нищих и выступавший с откровенно подстрекательскими призывами к избиению и грабежу «мазаренов».

1 мая было совершено нападение на Ж.-Б. Кольбера, который тогда управлял имуществом Мазарини. Будущему министру помогли вооруженные буржуа, арестовавшие нескольких нападавших. Но Бофор приказал их освободить, заявив, что они — его люди[842].

Постепенно настроения народа стали, однако, меняться, тем более что двор проявил гибкость. 16 июня король дал понять специально вызванной депутации парламента, что Мазарини будет уволен в почетную отставку при условии полного разоружения мятежных принцев, отказа их от союза с испанцами и т. п. При обсуждении этого предложения в парламенте у его ворот шли манифестации; народ по-прежнему не хотел Мазарини, но требовал мира, и принцы не могли этого не учитывать. Гастон и Конде заявили, что в случае отставки Мазарини они выполнят все королевские требования. Казалось, дело шло к быстрому замирению, если бы не важнейший спорный вопрос, кто сделает первый шаг: сначала отставка Мазарини, а потом переговоры (чего требовали принцы) или сначала заключить мир, а потом уже прощаться с кардиналом (условие двора).

Внезапно непредвиденные события придали делу совсем новый оборот. 2 июля в Сент-Антуанском предместье армии Конде пришлось вести неравный бой с превосходящими королевскими силами под командованием Тюренна. Она проигрывала сражение, солдат теснили к городским стенам, а ворота были заперты, в город пропускали только тяжело раненных. И тут, словно во времена Жанны д'Арк, армию спасла девушка, дочь Гастона Орлеанского, принцесса Анна-Мария де Монпансье, известная под титулом Мадемуазель (1627–1693), сполна наделенная той энергией, которой так нехватало ее отцу. Сам Гастон в этот день сказался больным и не хотел помогать Конде. Однако, уступая настояниям дочери, он под конец все же дал ей верительное письмо к ратуше на предмет принятия срочных решений. Мадемуазель потребовала послать в помощь Конде 2 тыс. солдат городской милиции — эшевены ответили отказом: никто не пойдет, бесполезно даже приказывать. Тогда принцесса стала настаивать, чтобы для терпящей поражение армии хотя бы открыли ворота Сент-Антуан. Ей удалось запугать магистрат: под окнами уже собиралась толпа и девушка грозила к ней обратиться. Приказ открыть ворота был отдан, после чего Мадемуазель отправилась в Бастилию и принялась убеждать командовавшего там Лувьера поддержать отход Конде артиллерией. Сын Брусселя отказывался, просил письменного приказа Гастона — она сумела истребовать у отца этот приказ, лично организовала стрельбу и даже дала залп по королевской ставке, где тогда находился сам Людовик.