Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [159]

Но в тот же день, 24 января, парламентские депутаты, ездившие за разъяснениями ко двору в Пуатье, поведали коллегам о результатах своей поездки. Королева прямо заявила им, что Мазарини идет с войском по королевскому приказу; парламент, понятно, не мог об этом знать и претензий к нему нет, но все его направленные против кардинала постановления подлежат отмене. Гастон также сообщил, что им получено письмо от короля аналогичного содержания, с приказом распустить набранные войска.

Парламент растерялся — он не был подготовлен к противостоянию с совершеннолетним монархом. Теперь он уже не мог, как во время Парижской войны, отождествлять свою волю с волей короля, якобы похищенного его же министром. Оставалось лишь попытаться повлиять на государя, представив ему соответствующие ремонстрации, и такое решение было принято. Депутация, впрочем, не спешила выехать: чтобы появиться при дворе, ей понадобилось более двух месяцев.

А когда вскоре генеральный прокурор Фуке (клиент Мазарини) предложил Большой палате принять постановление, запрещающее кому бы то ни было вербовать войска без распоряжения короля, то и этот акт, полностью противоречащий интересам борьбы с Мазарини, без труда получил одобрение как нечто само собой разумеющееся. Кто, в принципе, может разрешить набор войск? Только король — а как же иначе? Парламент становился жертвой своего легализма.

28 января Мазарини прибыл в Пуатье. Король и весь двор выехали ему навстречу, Анна два часа ждала у окна, не скрывая своей радости. Все стало на свои места, распростившийся с иллюзиями Шатонеф воспользовался первым предлогом, чтобы подать в отставку. Вот только возвращение в Париж вместе с вернувшимся кардиналом для короля стало невозможным. Эту сложную задачу предстояло решать не затягивая, и двор, отказавшись на время от покорения Бордо, двинулся по пути к столице.

Когда папа Иннокентий X узнал о возвращении ненавистного Мазарини, он поспешил произвести в кардиналы Гонди, не дожидаясь пока французское правительство отзовет свою рекомендацию. Коадъютор Гонди стал кардиналом Рецем. Это дало удобный повод новоиспеченному высокопреосвященству отойти от публичного участия в политике. (По обычаю, французский кардинал не мог участвовать в публичных собраниях до тех пор пока он не получит из рук короля свою кардинальскую шапку.) Свою награду он хоть чудом, но получил, а в политике ему делать было уже нечего, ни с Конде, ни с Мазарини он примириться не мог. Да и что бы сказал народу человек, уверявший, что Мазарини никогда не вернется, что предостережения Конде — пустые страхи и что нужно верить королеве? Он был умнее этой роли, но сейчас выглядел провалившимся предсказателем. Мысль о создании «третьей силы», с опорой на парламенты и города, приходила ему в голову, но тут нужен был лидер, им мог стать только Гастон Орлеанский, а он по своей патологической нерешительности на такое был не способен.

Сюринтендант Лавьевиль старался по возможности не обижать парижан, выделяя в первоочередном порядке средства на выплаты по столичным рентам и жалованью оффисье. Но не все в это тяжелое время зависело от финансового ведомства, и в марте Париж испытал кризис неплатежей. 9 марта ратуша обратилась в парламент с жалобой на прекращение выплат по рентам: откупщики габели, эда и других откупов отказались их производить, ссылаясь на отсутствие денег в их кассах. Обсудив дело, парламент 13 марта решил созвать специально по этому поводу Палату Св. Людовика, пригласив участвовать в ней делегатов от Счетной и Налоговой палат (Большой Совет был вызван ко двору). Предполагалось, что, как и в 1648 г., новая ПСЛ будет иметь чисто консультативный характер и все ее рекомендации будут обсуждаться и утверждаться в парламенте.

Палата Святого Людовика! Каким набатом звучал этот лозунг четыре года назад! Каких радикальных решений от нее ожидали — и ведь дождались! Но теперь все было иначе, приглашенные верховные палаты, уже вовлеченные в активное сотрудничество с фиском, не желали признавать гегемонию парламента.

Первое заседание новой ПСЛ состоялось 15 марта. В ней участвовали 14 делегатов от парламента (по 2 от палаты), 8 от Счетной и 6 от Налоговой палат. Больше всего потенциальные союзники опасались, как бы не выйти за пределы вопроса о рентах и не уклониться, как в 1648 г., в выдвижение каких-то радикальных новаций. Счетная палата даже решение об участии в ПСЛ приняла с большим трудом, большинством в 2 голоса. Чтобы их успокоить, в первый же день решили обсуждать только вопросы о жалованье и рентах, «и чтобы не выдвигалось никаких других предложений, какими бы причинами это ни мотивировалось»[841]. Но этой уступки оказалось недостаточно. Советники Счетной палаты, рассерженные тем, что парламентарии не поднялись им навстречу да еще и прямо заявили, что окончательные решения будет принимать парламент, покинули заседание в знак протеста. Явившись на следующее заседание (19 марта), они зачитали декларацию о том, что вопрос о рентах должен рассматриваться в ратуше, объявили о выходе их палаты из ПСЛ и удалились уже окончательно. Делегаты Налоговой палаты все же остались, но также огласили заявление: их трибунал тоже будет обсуждать и утверждать все предложения ПСЛ, он ничем не хуже парламента. В конце концов, деятельность Палаты Св. Людовика свелась (26 марта) к назначению комиссии по разбору претензий откупщиков. Изоляция и падение авторитета парламента были продемонстрированы как нельзя более наглядно.