Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [148]

Что же касается вклада серьезных мазаринад в развитие политической теории, то последняя во время Парижской войны в целом не выходила за рамки сложившейся парламентской идеологии. Монархический принцип оставался незыблемым, чему способствовала ситуация регентства: парламент воевал не против короля, но против министра. Фактическая свобода печати делала возможным публичное высказывание экстравагантных суждений, но даже в этой обстановке настоящих республиканских памфлетов так и не появилось.

Глава VIII. Потеря лица

Сен-Жерменский мир был заключен на вполне достойных для парламента условиях. Он получил спокойное, почетное положение авторитетного хранителя законности. Отныне и до самого конца Фронды правительство, несмотря на всю нужду в деньгах, не будет даже пытаться продвигать через парламент, как и через другие верховные палаты, новые фискальные эдикты методом королевских заседаний — было ясно, что из этого ничего не выйдет. Но за почетное спокойствие пришлось заплатить потерей политической инициативы.

Что еще оставалось делать после того как реформаторское законодательство 1648 г. было торжественно подтверждено новой королевской декларацией? Только охранять достигнутое — выдвинуть новые популярные лозунги парламент был не в состоянии. От чего еще можно было освободить народ, если он и так уже не хотел платить даже апробированные верховными судьями налоги? Пойти навстречу его ожиданиям значило бы вконец обрушить потрясенную до основания систему государственных финансов.

Но как было охранять то, на что открыто никто не покушался? Поставленное перед необходимостью восстановить дисциплину налогоплательщиков, правительство могло действовать только «тихой сапой», шаг за шагом реставрируя в замаскированном виде привычную для него интендантскую систему управления, преодолевая, естественно, упорное сопротивление провинциальных оффисье. Дело было трудным, затянувшимся на несколько лет, до конца Фронды, но, во всяком случае, на этот раз инициатива принадлежала правительству, у него было «преимущество первого хода» и тот выигрыш времени, который дает прямая административная акция перед неспешным судебным разбирательством.

В 1649 г. Парламентская Фронда в вооруженной форме продолжалась еще на окраинах страны, в Гиени и Провансе, где Бордосский и Эксский парламенты вели борьбу за власть против губернаторов д'Эпернона и д'Алэ.

Правительство Мазарини в своем отношении к провансальским (а на первых порах и к гиеньским) событиям занимало позицию посредника. В августе 1649 г. ему удалось на время восстановить мир в Провансе, не позволив губернатору взять блокированный им Экс[806]. В Гиени правительство, напротив, с июля 1649 г. открыто встало на сторону губернатора, отдав распоряжение приостановить деятельность Бордосского парламента. Но военные действия затянулись, и 26 декабря 1649 г. Мазарини, готовившийся к борьбе за власть с Конде, предпочел пойти на выгодные для парламента условия мира.

Естественно, и гиеньские, и провансальские парламентарии обращались к Парижскому парламенту за поддержкой во имя коллегиальной солидарности. Первые при этом подписываются «Ваши смиреннейшие слуги и братья», вторые — «Ваши добрые братья и покорные слуги». Парижане, выражая сочувствие, пишут просто «Ваши добрые братья и друзья», принимая как должное изъявления субординации[807]. Уже нет и речи о заключении союза между парламентами, как то было во время Парижской войны. Все, что могут обещать парижские судьи — это представление ремонстраций, да и то не от имени всего своего общего собрания (они ведь обязались по условиям мира не созывать таких собраний до конца года), а таких ремонстраций двор не опасался.

25 октября перед королевой в Пале-Рояле предстала депутация вакационной палаты Парижского парламента во главе с ее президентом Новионом, вступившаяся за интересы своих бордосских и эксских коллег. Эта акция не имела никакого успеха, хотя обе стороны ссылались на свою приверженность к Октябрьской декларации. Новион утверждал, что интердикт, наложенный двором в июле на Бордосский парламент, является ее прямым нарушением, но Сегье ответил ему, что сами бордосцы нарушают декларацию, когда требуют смещения губернатора д Эпернона: ведь «в этой декларации есть статья о том, что никого нельзя лишить его должности без проведения соответствующего судебного процесса»[808]. (Откровенная отговорка, не лишенная цинизма: канцлер, конечно, знал, что цитируемая им статья имела в виду не губернаторов, но «оффисье суверенных и других судов».)

В общем, Парижский парламент на этот раз остался в стороне от урегулирования обоих конфликтов, к ущербу для своего престижа в Гиени и Провансе.

Он не принял участия и в столь важном для двора деле восстановления финансовой дисциплины. О том, до какой степени была расшатана налоговая система (особенно в том, что касалось сбора габели, сильно скомпрометированного во время Парижской войны, в частности из-за решительных действий Руанского парламента) обстоятельно говорится в преамбуле королевской «комиссии» на имя главного прево Иль-де-Франса сьера Дюпти-Пюи от 30 мая 1630 г.