Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [131]

Но самым знаменательным было то, что Моле ни словом не упомянул о главном политическом требовании парламента — о смещении Мазарини. Первый президент сразу же предложил, чтобы обе стороны отменили все свои акты начиная с 6 января, а значит, отменено было бы и осуждавшее кардинала парламентское решение. Парламентарии спокойно отнеслись к тому, что во время аудиенции у королевы рядом с Гастоном и Конде стоял Мазарини (хотя Моле на всякий случай не стал упоминать об этом в своем отчете на заседании парламента: кардинал был обозначен словами «и другие»).

К просьбе о смягчении блокады двор отнесся с пониманием: никто не стал напоминать, что король имеет полное право морить голодом мятежников. Но, конечно, свои условия министры поставили. Определенная квота продовольствия начнет поступать через контролируемый королевскими войсками Корбей лишь после того как парижане пришлют в Сен-Жермен делегацию с широкими полномочиями, достаточными для того чтобы заключить прелиминарный мир без согласования всех деталей с парламентом. Конечно, затем парламент будет рассматривать этот текст и, возможно, зайдет речь о поправках, но он будет иметь дело уже с готовой основой того соглашения, которое поддержит своим авторитетом подписавший его глава делегации, первый президент Моле.

Именно этот вопрос обсуждал на пленарных заседаниях 27 и 28 февраля Парижский парламент. Перед зданием Дворца Правосудия проходили манифестации под противоположными лозунгами. Одни кричали: «Долой переговоры! Пусть нас ведут на Сен-Жермен!», другие в ответ: «Хлеба и мира!». «Я думаю, что и те, и другие крики были инспирированы (suscité)», — записал рассудительный д'Ормессон[732].

Вечером 27 февраля вожди «военной партии» собрались на совещание. Они видели, что парламент склоняется к тому, чтобы пойти по пути примирения и не знали, что делать. Д'Эльбеф и Бофор были решительно настроены на срыв переговоров. «Самое меньшее, что нужно сделать, — полагал месье д'Эльбеф, — засадить целиком весь парламент в Бастилию»[733]. Бофор считал, что он и Гонди вполне могли бы использовать свое влияние на народ, чтобы поднять толпу против судейских. Однако коадъютор и Буйон были против таких мер: они знали о готовящемся переходе на сторону Парижа брата Буйона маршала Тюренна и хотели подождать этого момента. Генералы решили ограничиться инспирированными манифестациями — и решение о посылке в Сен-Жермен полномочной делегации было принято.

Состав парижской делегации был весьма представительным. В ней были не только парламентарии (12 человек во главе с Моле, в том числе три президента и депутаты от всех парламентских палат), но и по три депутата от Счетной, Налоговой палаты и ратуши, а также один королевский докладчик. Умеренному руководству Моле и Мема противостояли решительные оппозиционеры (Лекуанье, Виоль и др.). Временным руководителем оставшегося в Париже состава парламента стал президент Помпонн де Белльевр (бывший посол в Англии, в то время близкий к «военной партии»). Местом конференции был назначен Рюэль.

Переговоры обещали быть трудными[734]. Стороны по-разному расценивали ситуацию и свои возможности, располагали различной информацией. Конференция чуть не сорвалась в первый же день, 4 марта: парижане были шокированы тем, что в список правительственных делегатов был включен Мазарини и затребовали паспорта для немедленного возвращения в Париж. Выход был все же найден: решили, что обсуждать спорные вопросы будут в рабочих группах (по два представителя от сторон), и уже результаты этих обсуждений будут докладываться на пленарных заседаниях каждой делегации; таким образом, парижане были избавлены от прямых контактов с кардиналом. На самом высшем уровне вопросы решались в «четверке» (Гастон, Конде, Моле, Мем).

Двор полагал, что с тех пор как Париж стал зависеть от контролируемых правительством продовольственных поставок, мир можно навязать на самых жестких условиях, равносильных капитуляции парламента. Прежде всего (6 марта) министры потребовали, чтобы парламент переехал в Сен-Жермен и некоторое время работал там под надзором двора, а затем он будет распущен; после возобновления его работ он должен в течение трех лет не проводить общих собраний (кроме как по вопросам внутренней дисциплины и приема новых членов); по истечении этого 3-летия будет установлен новый порядок проведения общих собраний, при котором в них смогут участвовать лишь советники с 20 — летним стажем, и право созыва таких собраний будет всецело зависеть от решения Большой палаты. К концу дня 6 марта эти условия были несколько смягчены (переезд парламента в Сен-Жермен был заменен проведением там королевского заседания с регистрацией декларации о мире; срок запрета на общие собрания сокращен до 2 лет, а стаж их участников — до 10 лет), но зато облечены в форму ультиматума. Гастон заявил, что если на эти требования утром следующего дня не будет дан положительный ответ, конференция закончится.

Посовещавшись, парижане наутро ответили согласием на требование о проведении королевского заседания в Сен-Жермене с той оговоркой, что после этого парламент продолжит свою работу в Париже. Они обещали не проводить общеполитических собраний в течение 1649 г., если только королевские ордонансы 1648 г. будут соблюдаться (условие, лишающее смысла обещание). Наконец, они просили правительство не настаивать на введении ценза по стажу для участников общих собраний.