Парк прошлого - [10]

Лоток пирожника недалеко от красного почтового ящика… там он ее заметил в первый раз. Туда и нужно вернуться. Как обидно, что ее отняли, ну, что за грязный трюк! А ведь она была так близко… Уж фокусника он запомнил накрепко, все, теперь тому не жить! Наконец оборванец добрел до почтового ящика, до половины засыпанного свежим снегом.

Напротив — темные витрины магазинов; некоторые забраны ставнями, но все — с красивейшими вывесками: золотые буквы, завитушки, украшения. Здесь продавали все и вся, от бакалеи и скобяных товаров до дамских шляпок. Над магазинами располагались жилые помещения и скромные пансионы. Из-под снега тут и там выглядывали четырехскатные крыши и красные кирпичные дымоходы: не улица, а рождественская открытка! Впрочем, именно так и было задумано. Нищий уселся и приготовился ждать. Он сидел недвижимо и только дрожал от холода. Ждать ему пришлось недолго.

На верхних ступеньках лестнички, ведущей на второй этаж от бакалеи, вскоре появился беспокойный толстяк в очках и с белой тросточкой. Старик был неопрятен, без пальто, лишь в твидовом пиджаке и шерстяном шарфе, намотанном вокруг шеи. Он стал неловко спускаться по заледенелым ступенькам, одной рукой крепко вцепившись в перила и нащупывая себе путь белой тростью. Голова его дергалась вправо и влево — старик кого-то высматривал на все еще многолюдной, несмотря на поздний час, улице. Оборванец подождал, пока неряшливый человечек отошел чуть подальше от дома, а потом и сам отклеился от почтового ящика и двинулся следом, шаркая по свежему снегу на безопасном расстоянии от подслеповатого недотепы и примечая, как тот останавливал прохожих, о чем-то их спрашивал и брел дальше. В конце концов старик добрался до паба на углу, «Герба Баксоленда», и вошел внутрь.

Из-за плотно закрытой двери паба тянуло кисловатыми парами пива и особым зимним пуншем «Баксоленд». Дверное стекло, сплошь украшенное выгравированными и вытравленными узорами, укрывало Зевак от посторонних глаз. В узор вплетались островки и листочки прозрачного стекла, оставляя небольшие просветы в изящном рисунке. Оборванец приник к стеклу и заглянул в просвет красным, слезящимся глазом. Бар был полон Зевак: кто в котелках и твидовых пиджаках в клетку, кто в кепи и белых кашне. Рядом с мужчинами за столами с мраморными столешницами сидели хохочущие женщины, разрумянившиеся, оживленные, в теплых янтарных отблесках света. Оборванец поежился и поплотнее обмотал грязный шарф вокруг шеи. Подслеповатый старик переходил от столика к столику, от одного посетителя к другому, пока не добрался до дальнего конца бара, и даже окликнул кого-то по ту сторону вращающихся окошек, примыкающих к другому пабу. Похоже, спрашивал старикан одно и то же, но люди только качали головами. Наконец он развернулся, как будто к выходу. Нищий отпрянул в сторону, подальше от тяжелых дверей, и отбежал на середину улицы, с растущим возбуждением предвкушая, что старик непременно заговорит с ним. Двери бара распахнулись, выпуская старика обратно, и вместе с ним на улицу дохнуло теплым воздухом, взвихрилось облачко опилок с пола.

Старик выставил перед собой белую тросточку и, нащупывая дорогу в предательском снегу, заковылял к нищему.

— Прошу прощения, добрый человек, — начал он, — я ищу девушку.

— Все так говорят! — Нищий глумливо хмыкнул и осклабился желтыми зубами.

— Нет-нет, я серьезно! У вас такое хорошее зрение, сэр, я в этом уверен! Ну, пожалуйста, постарайтесь мне помочь! Понимаете ли, ведь она — моя единственная дочь, глупышка, убежала и потерялась! Ей только семнадцать, такая тоненькая, ясноглазая! Быть может, вы ее заметили?

— Да уж, если бы! — ответил оборванец. Нагловатая насмешливость кокни уступила место смутной угрозе в его голосе.

Нищий чуть придвинулся; старик и попрошайка застыли друг напротив друга, посреди все еще многолюдной улицы.

— Ну-ка дайте мне монетку, — потребовал оборванец. — А уж я вам помогу ее сыскать.

Старик близоруко прищурился и свободной рукой попытался нащупать локоть попрошайки. Он нашарил какие-то лохмотья, ощутил грубую текстуру засаленного, изношенного тряпья. Потом принюхался и, даже несмотря на свежесть морозного воздуха, различил застоявшийся запах немытого тела.

— Ох, — пробормотал старик, — так вы — один из них…

И в страхе отпрянул, едва не поскользнувшись на заледеневшей мостовой.

— У меня сегодня нет мелочи, — сухо бросил он. — Боюсь, что ничего не дам вам.

— Ты такой же скряга, как и все, — злобно выплюнул оборванец. — Тебе же лучше, если ты найдешь девчонку.

— Лишь бы только ты ее не нашел, — прошептал полуслепой старик себе под нос.

Оборванец укрылся под козырьком магазинного крыльца. Из внутреннего кармана он выудил пачку папиросной бумаги и грубый кожаный кисет с табаком. Скрутил сигаретку. Чиркнул спичкой о кирпичную кладку — розовая вспышка озарила вдруг лицо. Нищий втянул ртом теплый дымок, чуть закашлялся и, потирая руки, приготовился ждать. Он курил и рассматривал следы, ведущие к обиталищу старика.

Спустя примерно час подслеповатый жилец опять появился из дверей своего обиталища, неуклюже повернулся и снова начал спускаться по лестнице, спотыкаясь и нащупывая опору тростью. Оборванец шагнул вперед из-под козырька. Старик держал в руке конверт, держал свободно, не пытаясь спрятать под полой пальто, и подбородком прижимал к груди разматывающийся шарф. Медленно и опасливо он поковылял к почтовому ящику. Оборванец бросился к намеченному месту, в паре ярдов от ящика. Старик приближался. Нищий шагнул на дорогу прямо перед ним и слегка толкнул, ударил по руке с конвертом — не сильно, но так, что старик нервно вздрогнул, разжал пальцы, и конверт опустился на землю, белым листком в белый снег. Старик вскрикнул. Оборванец быстро подхватил конверт. Адрес был написан на нем очень крупно, по-детски неуверенным почерком.