Парижские бульвары - [55]

– Добрый вечер, гражданка. – Он раскланялся со мной с преувеличенной любезностью.

Я холодно смотрела на него, не произнося ни слова. Рассудок подсказывал мне, что больше всего я должна заботиться о сохранении хладнокровия.

– Впервые вижу вас застывшей, как каменная статуя. А ведь вы сами меня пригласили.

– Вас? – спросила я холодным тоном. – Вы просто безумны, если вообразили, что у меня может возникнуть желание пригласить вас. Самое большое для меня счастье – это не видеть вас никогда.

По его лицу пробежала легкая тень, и, когда он снова заговорил, его голос зазвучал небрежно:

– Ну что ж. Нельзя сказать, что я очень польщен вашей речью. И все же я вынужден указать вам на некоторую двусмысленность в вашем поведении. Ведь никто другой, как вы, вчера просили Клодину позвать меня. Сегодня вы говорите об обратном.

Он бросил свою фетровую шляпу с плюмажем на столик, взял с камина трут.

– Слишком темно. Придется зажечь свечи.

– Ну, нет! – воскликнула я, внезапно распаляясь гневом. – Если уж на то пошло, то я не намерена здесь оставаться.

– Зачем же вы хотели меня видеть?

– Силы небесные, разве я знала, что хочу видеть именно вас!

Я попыталась пройти к двери, пылая желанием немедленно избавиться от присутствия самого ненавистного мне человека, но он остановил меня, предупреждающе подняв палец.

– На улице холодно и дождливо. Моя птичка, вы испортите свои перышки.

– Не смейте называть меня так! Вы самая настоящая сволочь, но я же не говорю вам это в глаза!

– Ого! Для принцессы де Тальмон у вас слишком большой талант к неприличным выражениям. Уверяю вас, дорогая, я просто восхищен. Восхищен даже после того, как увидел, как беззастенчиво вы крали то, что вам не принадлежит.

Меня разбирало желание влепить ему пощечину – да такую, чтобы эхо пошло по комнате, вцепиться ногтями в его лицо, лишь бы хоть чуточку стереть спесь с этой красивой физиономии.

– Крала! Ха! Да вы просто подонок! Вы украли у меня в сто раз больше и продолжаете красть у других! Мерзавец, спекулянт, буржуазный выскочка! Как бы я хотела вас прикончить. Прочь с дороги, вы не имеете права меня удерживать!

Он чуть посторонился, улыбаясь все той же гадкой улыбкой, и я проскочила мимо него, намереваясь выбежать на лестницу.

– Как опрометчиво вы судите, мадам. А между тем вам и невдомек, что пропуск у вас давно просрочен, что свидетельства о благонадежности у вас нет; наконец, у вас нет даже денег, за которые можно все это купить. Заставы закрыты наглухо, по улицам ходят гвардейские патрули и полицейские агенты Ролана, которые берут под свое крылышко всех, у кого отсутствует свидетельство. Хотя, быть может, вас это не пугает. Вы такая аристократка и такая гордячка, что для вас гвардейцы – пара пустяков.

Я слушала эти слова, стоя к нему спиной и дрожа от бешенства, но внутренне сознавая, что он прав. У меня ничего нет и не на что надеяться. Я полностью беспомощна… Но, черт возьми, получать помощь от Клавьера – это слишком!

– Поздравляю вас с такой неуязвимостью. Но, к сожалению, полицейские чины о ней не знают. И может статься так, что ваш ребенок вас не дождется.

– Я ни в чем не виновата! – крикнула я, не желая мыслить здраво. – Меня не за что арестовывать. Ведь нельзя же арестовывать людей за такой пустяк, как происхождение.

– Возможно, вы и называете это пустяком, но на языке санкюлотов и полицейских это называется преступлением.

Я молча стояла на пороге, вздрагивая всем телом от возмущения. Спазмы сдавили мне горло.

– Вы просто глупая женщина, мадам, – сказал Клавьер. – Если бы у вас была хоть капля благоразумия, вы бы поняли, что должны благодарить меня, а не набрасываться подобно разъяренной пантере.

Я вернулась в спальню. Клавьер окинул меня внимательным взглядом и, видимо, достойно оценил то терпение, с которым я готовилась его выслушать. Он налил в хрустальные бокалы немного токайского вина и один из них протянул мне.

– Выпейте. Держу пари, вы давно такого не пили.

Я упрямо отворачивалась, сгорая от желания выплеснуть это вино ему в лицо. Тогда он сильной рукой обхватил мои плечи и почти насильно поднес бокал к губам:

– Пейте! Вы должны это выпить. Вы слишком бледны. Услышав в его голосе непривычные мягкие нотки и желая поскорее покончить с этим, я залпом выпила вино, не ощутив ни запаха, ни вкуса. Слегка оглушенная напитком, я не сразу заметила, что рука Клавьера ласково гладит мои плечи.

– Вы похудели. Но стали еще красивее. Разве в глубине ваших глаз, сударыня, спрятано золотое солнце?

Я с силой отбросила его руку, быстро отошла в сторону.

– Не смейте прикасаться ко мне. Мне легче вынести прикосновения ящерицы, чем ваше.

Он только посмеивался.

– И это говорит женщина, только вчера решившая заниматься проституцией!

– Не думайте, что заставите меня покраснеть. Перед вами мне ничего не стыдно. Я готова на ваших глазах пристегивать чулки к подвязкам, настолько вы мне отвратительны. И вам прекрасно известно, что я бы не поехала с вами, если бы узнала вас. С кем угодно, только не с вами. Поэтому-то вы и разыграли комедию – тогда, на набережной Сен-Луи.

Он слушал меня, но лицо его оставалось непроницаемым.