Парижские бульвары - [54]

Я думала о том, что уже от многого, к чему когда-то привыкла, теперь отказалась. Разве я мечтала сейчас о том, чтобы снова вернуться к прежней версальской жизни, возвратить себе титулы и состояние? Сама мысль об этом вызывала улыбку. Нет, этого никогда уже не произойдет. Я свыклась с этим и ничего больше не желала, кроме жизни. Но у меня и ее нынче хотят отнять. Главной моей виной становится происхождение. До этого, пожалуй, не додумались и Нерон с Тиберием.

Я бы приняла любую власть, любое государственное устройство, любое положение вещей, лишь бы меня и моего ребенка оставили в покое. Но революция уже слишком выросла, слишком окрепла, чтобы мириться со мной и Жанно, а будущее казалось мне как никогда страшным, зыбким и туманным. Я не ждала абсолютно ничего хорошего, словно была уверена, что впереди у меня – лишь бесконечные злоключения.

Судьба? О, теперь я верила в нее. Ведь ничего иного мне не оставалось. Когда я видела, что все события направлены против меня, я понимала, что такова воля Судьбы. Когда мне удавалось чудом избежать смерти, выжить там, где все другие находили страшную гибель, кого мне было благодарить, как не Судьбу? И я с удивлением замечала, что становлюсь такой же покорной и суеверной фаталисткой, какими были Нунча, Винченцо, Антонио. Все они верили в рок, фатум, предначертанность свыше. Мне такая смиренность раньше претила. Да и сейчас, пожалуй, в душе я восставала против своего бессилия, зависимости от неких тайных сил. Но что мне было делать, если все оборачивалось против меня?

– Ох, ваше сиятельство, если мы тут будем жить, я просто помру от скуки.

Брике, уже успевший принарядиться в сравнительно новую куртку – карманьолу со всеми пуговицами, плюхнулся в кресло, обтянутое цветистым шелком.

– Я уже и спал, и обедал, и даже куртку взял у лакея. Делать тут совсем нечего. Куда-то все люди подевались, только в буфете сидит служанка и все ест, будто ей зубов не жалко. Хозяина не видать. Даже поругаться не с кем. По мне, так уж лучше мокнуть под дождиком в Пале-Рояль, чем здесь зачахнуть.

– Ты не скоро зачахнешь, – заметила я. – Вид у тебя самый цветущий. Нет, Брике, жить мы тут не будем. Разве что несколько дней.

– Вот-вот. Если бы я не боялся, что вы от меня уедете куда-нибудь, я бы уже давно отправился гулять по Парижу.

– Ты так боишься отстать от меня? Брике вытаращил на меня изумленные глаза:

– Ха! Еще бы. Отстать сейчас, когда зима на носу? Ну уж нет. Люди говорят, Париж весь снегом завалит, а на Рождество не то что гусей, но и хлеба не будет.

– Послушай, – сказала я, осененная догадкой, – у меня есть к тебе поручение. Пойдешь ли ты в город по такому дождю?

– Да хоть по снегу! Если дождь пойдет сильнее, можно переждать его под портиком какой-нибудь церкви, это не беда. Главное, чтобы мне дали ужинать.

– Ужин у тебя будет. Ты помнишь, мы вчера были на улице Па-де-ла-Мюль?

– Угу.

– Пойдешь туда. И еще пойдешь на улицу Монторгейль, разыщешь там старуху Дюбрей. В этих двух местах ты отдашь деньги, которые получишь от меня.

У меня возникло подозрение: уж не сбежит ли этот сорвиголова вместе с деньгами? Я быстро прогнала эту мысль. Нет, Брике так не сделает. И потом… я дам ему не деньги, а кольца. Ведь денег у меня все равно нет, зато драгоценностей – сколько угодно. Правда, они не мои, но лежат у меня под носом, в спальне. Я их украду. Ну и что же? Их так много, что никто ничего не заметит. К тому же я украду не для себя. И Брике, если вздумает сбежать, должен понимать, чтобы сбыть кольца ювелирам очень трудно, особенно если тебе только четырнадцать лет.

– Старухе скажешь, чтобы она не прогоняла моих друзей, не то я наведу на нее порчу. Она суеверная, поверит. А теперь ступай во двор, стань под четвертое окно от входа – ты ведь знаешь, где моя спальня? Я брошу тебе го, что ты должен передать.

Подобрав юбки, я бросилась вверх по лестнице. На камине все так же сияли два золотых тритона, держа в зубах коралловые ветви. На каждом лепестке висело кольцо… Забавное применение нашли этой безделушке!

Подумав, я выбрала то, что казалось мне самым дешевым: два золотых колечка с изумрудами. По сравнению с обстановкой спальни они ничего не стоят… Пытаясь подавить стыд, вызванный сознанием того, как низко пала бывшая принцесса, я старалась переключить мысли на что-нибудь другое и быстро распахнула окно. Холодные капли дождя упали на пылающее лицо.

Брике внизу ловко поймал оба кольца, дважды подбросил их на ладони и, выскочив за ворота, так припустил по дороге, что я быстро потеряла его из виду.

– Право, можно заподозрить, сударыня, что этот мальчишка действительно вам дорог.

– Что? – машинально спросила я.

– Вы водите его за собой повсюду.

Только теперь до меня дошло, что в комнате я не одна. Ко мне обращался мужской голос. Кто-то сюда вошел. Я обернулась.

То, о чем я смутно догадывалась, не желая раскрыть себе самой свои подозрения, вдруг предстало передо мной в живом зримом облике, ясно и открыто. Я едва сдержала крик ужаса.

Это был Рене Клавьер собственной персоной.

5

В сгущающихся вечерних сумерках нельзя было разглядеть его лица, но я знала, что это он. Тот, кого я уже привыкла считать своим главным врагом, одно имя которого заставляет меня вздрагивать от ярости.