Парижские бульвары - [42]

– Мы покажем эту голову Австриячке! Пусть поцелует ее, не то мы и с ней так поступим!

Обезумев, толпа вновь ринулась на обезображенные обрубки тела и принялась в остервенении топтать их. Когда порыв утих, размозженный, раздавленный труп был оттащен в особое место – его еще предстояло протащить по всему Парижу в назидание тем, кому удастся избежать правосудия. Ветер развевал роскошные белокурые кудри принцессы де Ламбаль, обрамлявшие окровавленную голову, и у убийц уже созрело намерение отнести ее к парикмахеру, чтобы завить.

Я больше не могла смотреть и отошла от окна. Страха не было, но кровь стыла у меня в жилах. Меня прошибал холодный пот, бросало то в жар, то в холод. Что я могла говорить, что я могла думать и чувствовать, если весь мир вокруг меня осатанел и, упиваясь кровью, захлебывается в сатанинской пляске?

Я молча встала на колени рядом с аббатом Эриво, но молиться не могла. Ведь я слышала все, что происходило там, за окном. Мерзкие всплески, выстрелы, вопли, непередаваемо отвратительные звуки… Боже мой, как я до сих пор не сошла с ума?

– Они идут сюда, – холодным голосом сообщил маркиз. Бедняга Жакоб вскрикнул и в ужасе прижался к моим ногам.

Я сидела как каменная, не шевелясь.

– Почему я оказалась среди мужчин? – тупо вырвалось у меня.

Поднялся аббат Барди – огромный, плечистый, могучий, со спрятанным в рукаве длинным ножом и в сапогах со свинцовыми подошвами.

– Они умели убивать женщин! Поглядим, умеют ли они убивать, когда им небо становится в овчинку!

Аббат растолкал всех и стал возле двери.

– Я пойду первым, черт возьми! Может быть, на мне они поломают зубы.

Никто из нас не произнес ни слова. Только Жакоб, обезумевший от страха, бросился ничком на пол, пытаясь накрыться соломенным тюфяком, словно думал, что там его не найдут.

Мы слышали шаги в коридоре, хохот, издевательские замечания. Все ближе, ближе. И вот… В замке заскрежетал ключ, дверь распахнулась, и перед нами предстали наши убийцы, вообразившие себя судьями, – люди, обагренные кровью и засучившие для удобства рукава, как мясники, собравшиеся резать свиней.

– Проститутки, убийцы, воры, грабители, поджигатели есть? – с ухмылкой спросил один из них. – Выходи, отпускаем. Да только не врать – у нас все проверено!

Никто из нас ничего не ответил. Грозной глыбой возвышался аббат Барди, и тихо скулил под своим тюфяком Жакоб.

– Ха-ха, какой тут расчудесный господин кюре! Прямо как из шайки Картуша!

– Эй, ты, под тюфяком! Вылезай! Пойдешь с нами!

– И ты, долговязое дерьмо!

– А женщин мы возьмем на десерт. Они уже надоели. Тяжелыми шагами аббат Барди вышел из камеры. За ним последовал Савиньен де Фромон. Жакоба силком вытащили из-под тюфяка и, несмотря на отчаянные мольбы и сопротивление, выволокли из камеры.

Я смотрела им вслед, а в голове у меня медленно всплывало то событие, что произошло двумя неделями раньше. Меня вывели из женского отделения и передали в руки Мишо. Что мне сказали при этом?

Я подошла к окну, взглянула в него, снова отвернулась…

Два санкюлота, оставив дверь открытой, прислонились к косякам и наблюдали, как по коридору их товарищи тянут во двор арестованных. На нас они мало обращали внимания. Повернувшись к ним спиной, я тихо зарядила пистолет.

Во дворе отбивался от целой своры санкюлотов аббат Барди. В каждую руку он хватал по два врага и сшибал их лбами. Огромными сапогами он расшвыривал убийц. Они отскакивали от него, старались держаться подальше и орудовали пиками. Аббат выхватил нож. Размахивая этим оружием, ставшим в его руках просто страшным, он медленно и угрожающе пошел на враждебную толпу. Толпа отступала, норовя дотянуться до аббата пиками. Барди успел схватить еще троих или четверых и вспороть им животы, но чья-то пика вонзилась ему под нижнюю челюсть. Уже падая, он продолжал борьбу, не позволяя к себе приблизиться.

– Я вспомнила! – звонко крикнула я, отскакивая от окна.

Маркиз метнул на меня странный взгляд. Пистолет выскользнул у меня из рук и грохнулся оземь. Меня изумил звук, раздавшийся при этом, – казалось, рукоятка ударилась о каменную плиту, за которой – пустота. Звук был гулкий, звонкий.

Санкюлот, прислонившийся к косяку, стремительно обернулся.

– Ба, да тут целый арсенал! Они вооружены, Жером! Он бросился к пистолету. Сердце у меня замерло.

И вдруг – я даже не сразу поняла, что произошло, – маркиз молниеносным движением бросился в сторону, схватил тяжелый дубовый табурет и обрушил его на голову санкюлота. Шевалье де Мопертюи напал на другого убийцу, Жерома, сзади, сдавил его шею мертвой хваткой и стал душить.

Чтобы помочь шевалье, я наклонилась, быстро подняла пистолет и выстрелила.

– Нужно забаррикадировать дверь!

Шевалье отшвырнул в сторону раненого противника. Маркиз, Эли де Бонавентюр и аббат Эриво тащили к двери все, что было в камере – стулья, стол, чугунную каминную решетку, тюфяки… Нужно было выиграть время.

– Послушайте! – сказала я громким шепотом. – Я знаю, знаю, как отсюда выбраться! Мне сказали… когда меня переводили сюда, тюремщик шепнул мне, что здесь есть каменный колодец!

Они недоверчиво переглянулись, явно не воспринимая мои слова всерьез. Я разозлилась и снова швырнула пистолет на пол. Снова раздался тот странный гулкий звук.