Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [86]
Дима Климович сиял. Лобов спросил:
— А как это воспримут, Виктор Кириллович? У нас есть противники.
— Ну вот, начинается, начинается… — заволновался Дима.
— Это ведь эксперимент, — вздохнул Лобов. — Это ново, так? Значит, могут взгреть?
Ирина Всеволодовна тоже вздохнула. Она совсем не собиралась равнять себя с этими комсомольцами, а их картину со своей собственной работой. Если б она произнесла здесь одно название своей диссертации, то не только эти мальчики не поняли бы ни слова, но и собственный ее муж. Однако то, что она пытается сообщить, тоже ново, носит характер эксперимента, и весьма смелого. И она тоже опасается чуть-чуть, хотя по складу своего характера Ирина Всеволодовна не призналась бы в этом никому на свете, даже мужу, которого любила с подлинной страстью.
Это было тоже ее тайной, о которой сам Мусатов догадывался лишь в минуты, когда они оставались вдвоем на всей земле. С первых же дней их знакомства он привык к мысли, что Ирина неизмеримо выше его во всех отношениях, и не уставал поражаться тому, как это она выбрала именно его. На всю жизнь ему запомнился тот миг, когда, вернувшись из купальни, она появилась на ступеньках террасы, отогнув вишневую ветку, босоногая, в махровом халате и с чалмой из полотенца — наряд, могущий обезобразить любую девушку, но только не Ирину. Дело было на даче у ее отца, профессора Нильсена, куда дипломант киноинститута Мусатов приехал, чтоб снять сюжет об ученом-физике с мировым именем. Всеволод Евгеньевич, тогда еще моложавый, чуть чопорный и рыжеватый, как и положено потомку скандинавов и бриттов, нахмурился и заметил дочери, что ведь тут — молодой человек.
«Разве, папа?» — спросила Ирина громко, уверенно и спокойно.
Она исчезла в недрах дачи и минут через пять появилась снова уже в полном порядке.
«Простите, бога ради! — воскликнула она. — Папа, я не знала, что у тебя аспирант».
Всеволод Евгеньевич сказал, что это не аспирант, а киноработник.
«Да? Тогда почему же у него такое смятение во взоре?» — спросила Ирина.
«Я думаю, — ответил Всеволод Евгеньевич, все так же чопорно сидя в высоком кресле, с котенком на коленях, — я думаю, это потому, что ты произвела на него большое впечатление».
Профессор не ошибся…
— Там тоже был пруд, у папы на даче, помнишь? — спросила Ирина Всеволодовна, когда они вышли из притихшего здания кинофабрики и, пройдя двор, перешагнув через канаву, очутились в глухом саду — остаток какого-то имения.
Пруд сверкнул меж деревьев, освещенный луной.
— Там в пруду, подле папиной дачи, — начал Мусатов, — одна моя знакомая наяда…
— Да ну, перестань, Виктор!
— Почему? А если я тебя люблю, как двадцать лет назад?
Он крепко держал ее под руку, продев пальцы сквозь пальцы ее руки в ажурной перчатке.
— Я очень хорошо настроен, знаешь? Я очень рад за наших комсомольцев, за Димку и Славку.
— А у нас в институте был сегодня любопытный случай… — перебила Ирина Всеволодовна.
Случай оказался не таким уж любопытным, но Мусатов знал ее черту: не выносит, если кто-нибудь, даже он, говорит о своих делах, без того, чтоб не перебить и не рассказать что-нибудь самой.
— Я видел твоего Ованесова сегодня на аэродроме, — сказал Мусатов, чтобы попасть ей в тон.
— Да, старик встречал индийца. Это крупный ученый. Он будет завтра у нас в институте. А я не смогла, потому что ездила в совхоз.
— Куда? — спросил Мусатов вкрадчиво.
— В совхоз, — ответила Ирина Всеволодовна таким тоном, будто с самого нежного возраста увлекалась силосованием или выращиванием телят.
— Вот это, действительно, любопытный случай в вашем институте! — не удержался Мусатов.
— Но там хорошо, в совхозе, — воскликнула Ирина Всеволодовна, — но там прелестно! И если ты думаешь, что огурцы и помидоры, выращенные при искусственном освещении, менее витаминозны, чем при солнце, то жестоко ошибаешься.
— Но я этого не думаю, Ариша.
— Нет, думаешь! И все так думают. Иначе мне было бы неинтересно заниматься этим вопросом. Необходимо решить, проблему специальных источников света, дифференцированных для разных культур. Это все из области агрофизики, Чингисхан, науки еще новой и небезынтересной. Я смогла бы тебе рассказать и о применений полимеров для повышения урожайности зерновых, но мне ужасно хочется пить! — заключила она неожиданно.
— И чего бы тебе хотелось?
— Пива, — решила Ирина Всеволодовна, — ну еще, пожалуй, я бы выпила легкого грузинского вина, но не московского, а такого, как там, на его родине.
— Для этого тебе надо поехать со мной к Николаю Эдишеровичу Бабурии, — пошутил Мусатов.
— Ах, да… ты будешь снимать… Он, кажется, металлург… или нет, директор обсерватории!
— Не совсем, Аришенька, — вздохнул Мусатов.
Все перепутала, все забыла. А ведь он подробно рассказал ей как-то свой замысел, и замысел этот ей, кажется, нравился.
— Если хочешь, я тебе дома почитаю сценарий «Добрый человек». Он уже давно готов. Хочешь?
— Какое название славное! — воскликнула Ирина Всеволодовна, не выказав, однако, ни малейшего желания прослушать мужнино произведение. — Это будет чудный фильм, я уверена! Но ехать мне с тобой никак нельзя, потому что я поеду, очевидно, в Париж.
50 лет назад не стало Анны Ахматовой. Но магия ее поэзии и трагедия ее жизни продолжают волновать и завораживать читателей. И одна из главных загадок ее судьбы – странная дружба великой поэтессы с великой актрисой Фаиной Раневской. Что свело вместе двух гениальных женщин с независимым «тяжелым» характером и бурным прошлым, обычно не терпевших соперничества и не стеснявшихся в выражениях? Как чопорная, «холодная» Ахматова, которая всегда трудно сходилась с людьми и мало кого к себе допускала, уживалась с жизнелюбивой скандалисткой и матерщинницей Раневской? Почему петербуржскую «снежную королеву» тянуло к еврейской «бой-бабе» и не тесно ли им было вдвоем на культурном олимпе – ведь сложно было найти двух более непохожих женщин, а их дружбу не зря называли «загадочной»! Кто оказался «третьим лишним» в этом союзе? И стоит ли верить намекам Лидии Чуковской на «чрезмерную теплоту» отношений Ахматовой с Раневской? Не избегая самых «неудобных» и острых вопросов, эта книга поможет вам по-новому взглянуть на жизнь и судьбу величайших женщин XX века.
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.