Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма - [70]

— У меня ордер, — сказала девушка Кире, — ордер на полкомнаты, здесь, видимо, за перегородкой. Мы — вдвоем с мамой. У мамы грудная жаба, она больна, понимаешь? Мы из Москвы. А как тебя зовут?

Кира ответила.

— А меня — Катей. Катериной Максимовной Михеевой.

На другой день Михеевы переехали со всеми вещами.

Елена Авдеевна, Катина мать, была худенькая, седеющая, голубоглазая и поразительно улыбчивая. Даже когда ее хватали приступы сердечной болезни, она и то, сквозь боль, пыталась улыбнуться. Ходить она почти не могла.

Ольга Романовна отнеслась к жильцам с некоторым даже пиететом: Катин отец служил Родине в качестве инженер-полковника, брат ее Василий — военврач, и двоюродный Виктор — тоже офицер, все на фронте.

Ольга Романовна рассказывала:

— Генеральша без меня пропала бы в такое время. «Ольга Романовна, говорит, дорогая моя…»

Но она напрасно обольщалась. Елена Авдеевна раскусила свою квартирную хозяйку с ее удивительными свойствами и качествами так быстро, что Ольга Романовна притихла даже.

Для Киры началась хорошая пора.

Случилось так, что в декабрьские дни, когда по радио из часа в час передавали вести о великой победе под Москвой, Кира болела очередной ангиной.

Но лежала она на половине у жильцов, укрытая Катиным тигровым одеялом, и чувствовала себя счастливой.

Трещали дрова в железной печке: Катя пекла оладьи на бараньем сале; мама была на работе допоздна.

Мать и дочь Михеевы жили в вечном ожидании писем.

Кира знала, что Василий Максимович ушел на фронт с пятого курса мединститута и еще холост, а у Виктора Кирилловича есть жена и крохотная дочка Света; она перед самой войной родилась. Сейчас они на Урале. О Викторе много говорила Катя.

— Убеждена, что Витя Чингисхан геройствует! — восклицала Катя горячо.

Елена Авдеевна, отдавая должное племяннику, превозносила сына.

— Ты представляешь, скольких раненых спас наш Вася? У него руки прирожденного хирурга. Мы с папой даже думали, что из него выйдет музыкант. И вообще, Васька гораздо красивее Виктора твоего, татарина! — принималась вдруг кипятиться Елена Авдеевна. — Он красавец — Васька, как папа!

Катя хохотала до слез: «Васька — красавец! Папа — красавец!» Только мама способна такое придумать! Впрочем, она и сама нежно любила родного брата, «хоть он и увалень немножко, мамочка, не спорь!»

Что до отца, то Катя заявляла безапелляционно:

— Папа — уникален. Таких золотых людей больше нет. Всё.

— А ты сама, Котофей? — улыбалась Елена Авдеевна.

Ее тревожила дочкина судьба. Вместо того чтобы учиться, она вынуждена торчать здесь, в эвакуации, вместе с ней — больной и беспомощной.

— Ничего, еще вернешься в свой технологический, или еще куда-нибудь поступишь… — утешалась Елена Авдеевна.

Больше всего мать и дочь любили говорить о том неведомо далеком времени, когда всей семьей снова соберутся вместе.

— Я даже Нильсен буду рада видеть, — сказала однажды Катя. А Кира уже знала, что жену Виктора Мусатова, Ирину Всеволодовну, Катя не очень-то жаловала. А Елена Авдеевна называла ее — «высоколобый в юбке».

Кира так и не удосужилась спросить, что же это значит? Ее больше занимал Виктор Кириллович, который «снимал войну».

Писем от Виктора Кирилловича не было долго. Потом, уже в феврале, когда Кира однажды вернулась из школы, на кухне она увидела Катерину Максимовну, которая читала письмо. Руки у нее вздрагивали.

— Он был в госпитале, теперь здоров, — сказала она, — он снял фильм «Московская победа» с другими еще операторами.

Катя смахнула слезинку пушистым концом своей косы и улыбнулась.

Когда пришло лето, Кира стала вытаскивать во двор кресло Елены Авдеевны.

…На счастье, в тот памятный день шел дождь, Елена Авдеевна не вышла подышать свежим воздухом и не увидела почтальона.

Катя стирала на кухне, она вскрыла конверт мокрой рукой и тут же зажала себе рот, чтоб не закричать.

— Молчи, ты только молчи! — простонала Катерина Максимовна, захлопнув дверь и даже зачем-то окно. — Молчи, молчи, Киронька! — умоляла Катя. — Никому ни слова. Поняла? Мой отец погиб…

Кира сумела сохранить тайну до конца, но ей всегда казалось, что Елена Авдеевна обо всем догадалась, и очень скоро у нее участились приступы, она уже не сидела в кресле, а лежала в постели почти все время, с блеклой, усталой улыбкой глядя на мир.

Катя вскакивала по ночам, кипятила шприц, делала уколы, ставила грелки, давала капли, — и все бегала на кухню плакать.

Кира помогала ей чем только могла и как умела.

Ольга Романовна поражалась ей и говорила с язвительной ревностью:

— И откуда, скажите, такая прыть?

Над страной в те дни снова нависла угроза: Ростов был потерян, шла великая битва за Волгу.

В Селенске ввели затемнение, по карточкам почти ничего не давали, на рынке за кусок мыла просили триста рублей.

От Василия Максимовича не было ничего! Один Виктор Кириллович присылал короткие весточки.

В самом конце сорок второго года от него пришла посылочка: две пачки печенья, пачка кофе и жестяная банка каких-то консервов.

Посылочка путешествовала долго, переходя из рук в руки: печенье раскрошилось, кофе отсырел, но, когда вскрыли банку, там оказался компот из белой черешни, такой ароматный, что все, даже больная Елена Авдеевна, оживились.