Париж: анатомия великого города - [165]

Когда бои затянулись на выходные 4–5 мая, стало понятно, что де Голль недооценил угрозу, которое это восстание представляло для его власти. Политики побоялись вверить свою безопасность полиции. Общество видело, как силовые структуры проявляют крайнюю жестокость и не обращают внимания на мнение окружающего мира. Юношей и девушек избивали на глазах их друзей и журналистов со всего света. Одна медсестра вспоминала, как ее арестовали и заключили в Бижон на выходные: «Нас выгрузили из автобусов и избили, а затем, проведя меж двух шеренг солдат РРБ, вывели на обнесенный по периметру колючей проволокой стадион… Боец РРБ сказал мне: “Давай сюда, я тебе сбрею кудряшки”. Он ударил меня. Тут вмешался офицер, но девушке в очереди передо мной волосы уже состригли. Меня отвели в камеру размером три на шесть метров. Через пять часов нас было уже 80 человек. Приходилось стоять. Мне был виден двор: по нему шел полураздетый молодой человек, чьи ноги были исполосованы следами от ударов дубинкой, у него шла кровь, он держался за живот и обмочился прямо на ходу. Девушка, которая была с ним, рассказала, что солдаты РРБ избили его до потери сознания на улице, арестовали и после били по гениталиям до тех пор, пока кожа не повисла лоскутами».

Полиция ворвалась в известную студенческую забегаловку «Мэрия» на площади Сен-Сюльпис и избила всех без разбору. Молодого человека, заявлявшего, что он иностранец, солдат РРБ ударил в лицо и сказал: «Да, ты приехал во Францию, чтобы гадить на нас».

Столкновения были жестокими и страшными и превзошли даже самые худшие ожидания. Студенты и присоединившиеся к ним левые (в том числе — ситуационисты) возводили баррикады и в конце концов захватили всю Сорбонну. В ответ полиция начала обстреливать демонстрантов гранатами со слезоточивым газом. Ранее такие гранаты использовались только во время войны во Вьетнаме. Бунтовщики упорствовали и не сдавались — жгли автомобили, бросали в полицию бутылки с зажигательной смесью. Девушки, иностранцы, рабочие — все присоединились к битве. Каждое утро после ночи боев улицы Латинского квартала выглядели так, словно здесь бушевала полномасштабная война. На стенах пестрели лозунги ситуационистов и анархистов. Например: «ВОПЛОТИ СВОИ ЖЕЛАНИЯ», «ВООБРАЖЕНИЕ ВОШЛО В СИЛУ», «БУДЕМ ЖЕСТОКИМИ!». А над кровопролитной бойней стоял зачинщик Ги Дебор и предрекал приход безграничной свободы. «Мы не боимся разрушений», — объявил он.

«Вперед, товарищ!»

Вышедший из-под контроля бунт был опасен, но, как утверждала полиция, о полноценной студенческой революции не могло быть и речи.

Дела пошли еще хуже, когда 14 мая по Франции прокатилась волна рабочих забастовок — замерла промышленность всей страны. Именно этого и боялись власти — пролетариат и студенчество объединились в союз, который стал достаточно силен, чтобы сместить правительство. Когда же к забастовкам присоединились работники почты, учителя, владельцы маленьких магазинов и служащие сферы услуг, показалось, что Париж находится на грани анархии и беззакония, которой не бывало с 1871 года. Объединение протестующих прокомментировала оптимистическая надпись на стене: «Cours, camarade, le vieux monde est derrière toi!» («Вперед, товарищ, ибо старый мир идет по пятам!»).

Большую часть восстания де Голль пропустил, так как находился с президентским визитом в Румынии. Ходили слухи, что он боится возвращаться во Францию. Вечером 24 мая, как и во время прошлых конфликтов, де Голль решил обратиться к нации. Адресовав свою речь непосредственно восставшим, он высокомерно обвинил их в том, что они «гадят в собственных постелях». Президент не удовлетворил никаких требований бунтовщиков — тем более что восставшие избегали конкретики, большинство претензий и не заслуживало ответа, — но признал, что старый порядок власти разрушен и пришло время для «изменения нашего общества… пришло время каждому заняться своим делом».

Вдохновенная речь, однако, не произвела на бунтовщиков никакого эффекта. Ночь на 24 мая оказалась страшнее других. В Бордо, Нанте и Лионе, где к тому же убили офицера полиции, появились баррикады. Двигавшаяся к площади Бастилии тридцатитысячная демонстрация встретила на своем пути полицию. Толпа начала выворачивать брусчатку, хватать стулья и столы кофеен, бросать в полицию всем, что подвернется под руку. Растянув ряды, РРБ и полиция окружили Отель-де-Вилль, Елисейский дворец и прочие главные государственные сооружения. Бунтовщики прознали, что здание Биржи не охраняется. Тяжеловооруженные отряды бросились туда и с криками «Храм золота!» подожгли здание.

Казалось, что хуже уже некуда. Экономическая жизнь Франции замерла, страна находилась на грани финансового краха. Власти осознали, что для предотвращения полного объединения студентов и пролетариата следует договариваться с профсоюзами. В особняке дю Шатле на улице Гренель в 3 часа пополудни представители правительства и профсоюзные боссы подписали соглашение о повышении заработной платы, чем предполагали положить конец конфликту. Однако профсоюзы, почувствовав свою власть, отказались принять подачку. Не менее оппортунистически выступили левые политические фракции, возглавляли которые объединившие всех левых воедино Франсуа Миттеран и Пьер Мендес Фран. Де Голль вновь покинул пределы Франции. В то время как по городу пошли слухи о его скорой отставке, президент, чтобы убедиться в собственных силах на случай революции, встречался в Рейне с генералитетом страны.