Паргоронские байки. Том 4 - [14]

– И он отдал его тебе? Простому смертному?

– Титаны не убивают титанов. Ты сам это сказал.

Марух уселся лицом к солнцу и откинул волосы с шеи. Он внезапно испытал… облегчение. Какое-то удивительное спокойствие, которого не было с ним… да, с тех самых пор, как он попал в темницу Таштарагиса.

Сейчас он освободится по-настоящему.

– Мы о многом переговорили за эти три дня, – сказал Марух, глядя вдаль. – Об одном лишь я забыл спросить – кто ты вообще такой, Айзевир? Какой-то философ? Святой мудрец?

– Философ из меня говенный, а святости во мне меньше, чем в куске дерьма, – сказал Айзевир. – Я сын покойного короля, так что вроде как сраный царевич… но по сути я просто бомж. Меня так и прозвали – Принц-Бродяга. На нашем языке – Маши’б-Ухер.

Когда голова Маруха упала на землю, Айзевир убрал меч в ножны и некоторое время смотрел вдаль. Размышлял о бренности всего сущего, о сути мироздания, о пути в нем человека и титана. Думал о том, что нет начала без конца и нет конца без начала.

Ему подумалось, что если бы он был бессмертным и лучше понимал Маруха… или хотя бы был старше и имел больше жизненного опыта… быть может, тогда бы ему хватило мудрости и силы духа на большее. Не просто загнать титана в логический тупик и навести на мысль прекратить существование, а убедить его изменить жребий. Излечить его душу.

А может, дело и не в бессмертии и вообще не во времени. И даже не в мудрости. Есть вещи за пределами бытия, которых так остро жаждал Марух, но он был так ослеплен душевной болью и перенесенными в юности страданиями, что просто не смог найти свой настоящий жребий.

Ведь не зря же он назвал в числе прочего любовь.

Интерлюдия

– Не знал, что святой Машибухер – сын первого короля парифатских людей, – сказал Дегатти. – Хотя о нем ходит столько басен, что я не особенно и удивлен.

– Слушай, а под великим героем ты кого имел в виду-то? – спросил Янгфанхофен, наливая Бельзедору вина. – Маруха или Машибухера?

– Что за дурацкий вопрос? – моргнул Дегатти. – Марух-то уж точно не был героем.

– Смотря с чьей точки зрения, – возразил Бельзедор.

– Да с любой точки зрения.

– Не с точки зрения титанов, – покачал головой Бельзедор. – Он до последнего следовал титановой правде.

– Ах да, ты же тоже… ярыть, все еще не верится, что ты…

– Я Темный Властелин, – перебил Бельзедор. – Остальное неважно.

– И какой же у тебя… жребий?

– Избавлять мир от назойливых пройдох вроде тебя, Дегатти. Неплохой жребий, а?

– Полезный, – согласился Янгфанхофен. – Только ты уж верно ему следуй. А то разочаруешься, да и закончишь, как Марух.

– Марух был нестоек в своем жребии, – сказал Бельзедор. – Тот был порожден не решением разума и не душевным порывом, а ненавистью и разочарованием. Не будь у Маруха такой могучей воли, он просто пополнил бы ряды озверевших титанов. Но у него это стало жребием – однако не слишком прочным. Он не мог просто отказаться от него, но мог покинуть этот мир – что и сделал.

– А он правда мог уничтожить всю планету? – спросил Дегатти, с беспокойством глядя на Бельзедора.

– Неизвестно, – пожал плечами тот. – Титанова сила плохо поддается измерению. Но уничтожить на планете всю жизнь он точно мог.

– Все еще не верится, что такого великого, неуничтожимого титана убил простой смертный, – сказал Дегатти.

– Простой смертный с адамантовым мечом, – напомнил Янгфанхофен. – Существуют, знаешь ли, средства, которые не признают бессмертных. Адамант, яд Ралеос или тот же ларитрин. Нам самим неприятно, что они существуют, но это по-своему справедливо. Иначе у вас, смертных, не было бы вообще никаких шансов.

– Кстати, а что потом с тем мечом стало?

– Да ты же знаешь. Он перебывал во множестве рук, переменил множество владельцев, спустя тысячи лет осел в сокровищнице Парифатских императоров, а оттуда его похитил Клюзерштатен… и убил мою сестру. Теперь большая часть – в его трости, а осколки стали дамскими стилетами.

– Сколько вообще прошло лет между королем Одриахом и Парифатской империей?.. – задумался Дегатти. – Три тысячи с небольшим. Удивительно, как быстро люди распространились.

– Это вы умеете, – согласился Янгфанхофен.

– А еще удивительней, что мы когда-то прибыли на Парифат из-за Кромки. Мне казалось, что мы всегда там жили.

– Большинство из вас в этом свято уверены. Хотя у эльфов на Парифат прав гораздо больше. А у титанов – еще больше.

– А у Всерушителей – больше всех, – закончил Дегатти. – Не будем считать, у кого больше прав. Пришельцы из других миров постоянно навещают Парифат.

– У вас очень молодой мир, – сказал Янгфанхофен. – Его Кромка тонка и неустойчива, да и сами вы ее постоянно рвете. Вот и лезут к вам все подряд.

– И часто это заканчивается большой дракой, – добавил Бельзедор. – Когда я был ребенком, на Парифате бушевала война людей и симов… просто очередная крупная свара, но мне она почему-то особенно запомнилась.

– А симы ведь все из одного мира? – уточнил Дегатти.

– Да, – кивнул Янгфанхофен. – Если не ошибаюсь, в каком-то мире сразу четыре вида обезьян обрели разум… уж не знаю, кто там за это был ответственен. Боги, демоны, маги, ученые… кто угодно мог. Было это очень давно, подробностей я не знаю. Так или иначе, они населили свой мир, а потом стали просачиваться и в другие. В одних мирах остались лишь легенды о говорящих обезьянах, в других же они процветают, как на вашем Парифате.