Парень с большим именем - [24]

— А этого не хочешь? — Один из солдат схватился за винтовку.

Но другой отвел ее и сказал:

— Подожди. Два раза не умирают, и если уж умереть, то не дуром.

Начался трудный горячий торг у солдат с Утурбаем и промеж себя. Утурбай твердо стоял на одном: кто добровольно сдаст оружие, будет цел, а кто окажет сопротивление, будет убит. У солдат же не было согласия: и сопротивляться и сдаваться страшно, где жизнь, а где смерть — неизвестно.

Чтобы подтолкнуть солдат, Утурбай громко крикнул:

— Э-ге-гей! Каждый наш человек подай свой голос!

Тут же все кусты вокруг солдатской поляны сильно зашатались, и в каждом раздались крики по-казахски и по-русски:

— Хочешь жить, сдавай оружие! Хочешь жить, руки вверх!

Солдаты покорно отошли от своего оружия. А повстанцы окружили их, подобрали оружие, заняли всю поляну, растормошили ящики, сменили свои охотничьи дробовики на армейские винтовки, снова запрягли лошадей, распряженных для кормежки.

Солдат они решили не таскать с собой, а распустить немедля. Сами безоружные, они ничего не сделают, а пока доберутся до начальства, повстанцы будут далеко в горах.

Можно было прощаться. Утурбай подошел к солдатам с протянутой рукой:

— Молодец! Зачем кровь, когда можно сухо. Вот мой тебе счастливый путь!

Но первый, второй, третий солдат, и так семеро, отказались прощаться:

— Мы с тобой. Без оружия в воинскую часть нельзя: там расстреляют. Домой не дойдешь, далеко. Так что взял оружие, бери и нас!

— Хорошо. Молодец! — хвалил солдат Утурбай и похлопывал по плечам. — Иди, беру. Всем будет работа.

Мухтар удивлялся на сына: какой он сегодня веселый и говорливый.

Восьмой солдат из ездовых сначала решил идти какой-то своей дорогой, но когда отряд повстанцев скрылся, ему стало жутко брести одному безоружному среди чужих гор и одному же отвечать за три подводы оружия и за всех восемь человек дезертиров-изменников. Он пустился бегом за повстанцами и потом долго радовался, что догнал, что если и погибнуть придется, то не одному, а вместе со всеми.

…По всем дорогам и тропам, прямо бездорожной степью ко всем аулам и кочевьям мчались вестники Длинного уха. Дикими, охрипшими голосами они кричали, что началась великая война с царем. На кочевках им подводили свежих лошадей, быстроногих джурдэков, вместо загнанных.

Восстание через несколько дней охватило громадное пространство. Движение казахов в горы остановилось, началось обратное, в степи.

По всем дорогам мчались отряды конных повстанцев, вооруженные самодельными пиками и чекменями. За отрядами шли верблюды, нагруженные мешками, полными кумыса, двигались стада лошадей, быков, баранов, кибитки и семьи. Пыль степных дорог поднималась к небу и заслоняла солнце.

Мухтар командовал сотней повстанцев. Сын Утурбай командовал другой сотней. Повстанцы думали, что без труда возьмут город Токмак. Но в городе стояла конвойная команда, она вооружила всех, кто мог защищаться, и отбила наступление. Повстанцы окружили город, начали осаду. Их собралось до восемнадцати тысяч. За повстанцами потянулись семьи, табуны. Семья Мухтара раскинула юрту километрах в трех от Токмака, пустив скот на несжатое поле пшеницы.

— Зачем губишь хлеб, когда есть трава?! — упрекнул отца Утурбай.

— Это не наш хлеб.

— Хлеб — всегда хлеб. Настоящие джигиты не воюют с хлебом. С хлебом воюет орда.

Старик замахнулся на сына плеткой.

— Собака, — прошипел он, — уходи от меня!

— Ладно, отец, уйду. Я долго слушал твои слова, послушай ты мои. У русских глубокий корень, они не уйдут. Ты видел, как дерутся русские мальчики, женщины? Я видел и понял: не уйдут!..

— Выгоним!

Мухтар от злости не мог говорить. Открытым ртом хватал он воздух, шипел, но не мог найти слов, которые бы, как плеть, ударили сына.

Утурбай продолжал:

— Ты напрасно привел сюда семью, им лучше уйти в горы.

— Зачем ты взял ружье? — спросил отец.

— А ты не знаешь: куда дует ветер, туда летит и песок. Пока что ты и похожие на тебя — ветер, а я — песок.

— Отдай другому, другой будет лучше драться! Я скажу старшинам, чтобы выгнали тебя.

Утурбай подозвал мать и сказал:

— Собери юрту и ступай в горы!

— Нет! — крикнул отец. — Шейте мешки! Возьмем Токмак, куда будете складывать добро?

…Повстанцы начали новое наступление на Токмак. Вначале им повезло, они отбили от города воду и даже ворвались в одну из улиц, но потом горожане сделали вылазку и отбили воду обратно. После этого Утурбай явился в штаб старейшин и сказал:

— Когда погонят нас, мы ускачем. А что будут делать наши семьи и скот? Скот и семьи надо отправить в горы.

Тогда Исатай — он как давний мятежник был в совете старейшин — вывел Утурбая из штаба.

— Иди в горы! — сказал он. — Можешь куда угодно, наша степь не пожалеет.

Утурбай пришел в юрту, взял Тансыка за руку и повел по лагерю. Горели костры, в больших казанах варилась баранина. Повстанцы группами сидели у костров, перевязывали свои раны, точили самодельные пики, чинили разорванные седла, в концы камчей — нагаек — вплетали острогранные камешки и пули, чтобы удары были сильней. Неподалеку от воинов паслись их заседланные кони.

— Запомни, Тансык: народ, который живет на одном месте и пашет землю, — сильный народ, у него корень глубоко в земле. Победить, выгнать такой народ трудно. Хочешь быть сильным — паши землю, сей хлеб, сажай сады, глубже загоняй свой корень в землю. Мы, кочевники, — Утурбай покивал на повстанцев, — плохие воины. У нас ничего нет в земле, никакого корня, у нас постоянно конь под седлом, чтобы убежать. Теперь иди в юрту!