Парень с большим именем - [18]

— Ты врешь, отец… Что велел казаху бог, я не знаю. А русские сеют пшеницу, и он молчит. Они едят досыта хлеба, и он ничего им не делает. Казахи тоже начинают сеять… Ты обманываешь меня. Раньше казахи сеяли хлеб, проводили воду, я видел в степи старые арыки, я знаю, там были поля, города…

— И ничего больше нет!

— Пришли ленивые, как ты, — вот почему не стало.

Отец и сын часто спорят, как жить, и ни до чего не могут доспориться. Старик Мухтар прожил шестьдесят лет и считает, что все беды идут от бога и от русских. Под русскими он разумеет всех, кто не казах, кто переселился в Казахстан из другого места.

Бог посылает на казахские пастбища засуху и бесплодные текучие пески, на скот посылает джуты[7]. А поселенцы самовольно занимают у казахов лучшие земли.

С богом надо бороться кочевой жизнью: начался джут или засуха — собирай стадо, складывай юрту и уходи на другое место. А переселенцев надо выгнать.

Сын Утурбай прожил двадцать три года, но увидел больше, чем отец: кочевая жизнь, наоборот, несет только разорение и гибель. Надо не носиться ветром от Волги до Китая, а осесть на одном месте, и не ждать, когда нагрянет засуха или джут, а проводить оросительные каналы, поливать посевы и сенокосы, заготовлять для скота корм.

И нельзя всех переселенцев, всех русских валить в один котел. Отец обвиняет сына в любви к пришлым, в измене своему народу. Но это большая ошибка. Утурбай не меньше чем отец ненавидит царское начальство, купцов и других богачей, которые теснят казахов, но не может сказать ничего плохого про русскую и всякую другую пришлую бедноту. Он видит, что пришлые богачи подали руку богачам казахам и вместе, заодно, обижают пришлую и казахскую бедноту. Эти враги хуже засухи, хуже джута. Засуха и джут наваливаются в несчастный год, а эти давят каждый день. Вот этих надо бы выгнать.

Отец не хочет понять дум, которые бродят в голове сына, сын видит ошибки старика, и оттого-то сын и отец — противники, хотя живут под сводом одной юрты.

Сварилась баранина. Мухтар перевернул крышку котла и положил на нее куски. Себе он выбрал самый большой и жирный, второй по величине и жиру подал Утурбаю, третий Тансыку, последние жене и дочери.

Утурбай поглядел на свой кусок и сказал:

— Скоро съедим все.

Старик поварешкой вышиб из рук сына баранину и крикнул:

— Не ешь!

Утурбай молча встал и ушел в темноту. Мать, сестра и брат проводили его глазами. Сестра хотела было побежать за ним, но отец погрозил ей пальцем, и она осталась у костра. Старик поднял кусок Утурбая, очистил от песка и съел. Баранину запили крепким чаем, раскинули кошму и легли спать, не раздеваясь.

Тансык лежал с краю. Он глядел на увядающий пламень костра и припоминал разговор отца с Утурбаем. Раньше мальчишка старался видеть все глазами отца, но сегодня ему захотелось иметь глаза брата.

Костер потух, пропорхнувший ветер умчал пепел и последние искры. Темнота поредела, стала видна степь, верблюды, кони на ней и Утурбай, сидевший на берегу оврага. Сестра легонько тронула Тансыка и, припав к уху, шепнула:

— Спишь?

Тансык нечленораздельно уркнул.

— Придет Утурбай, отдай ему! — и сунула в руки липкий кусочек баранины. Мать тайком от старика не доела свою долю, сохранила для сына.

Утурбай вернулся ранним утром, по заре, разбудил сестру и начал завьючивать верблюдов. Он знал, что реку лучше перейти до солнца, когда вода не так глубока и быстра. Отца, мать и Тансыка разбудили ревом верблюды. Отец не стал помогать Утурбаю, а ушел в степь молиться. Он всего только сказал:

— У реки подожди меня!

Река бежала в глубоком песчаном русле. И в тот ранний час она была очень быстра и многоводна: в дальних горах таял снег. На переправе пришлось здорово поработать и Утурбаю, и Тансыку, и даже отцу. Верблюды и коровы без особых понуканий вошли в реку, но козы и овцы уперлись. На них кричали, их били кнутами, уговаривали, они же стояли как чумные, прижавшись друг к другу. Тогда старик поймал вожака-козла, поднял и бросил в реку. Козел, кувыркнувшись несколько раз в воде, оправился, но поплыл не на противоположный берег, а к стаду. Пришлось ударить его кнутом. Козел понял, что к стаду его не допустят, и поплыл через реку; за ним, помедлив немного, кинулось и все стадо.

Река не была опасной, но козы и овцы сами губили себя. Они плыли гуртом, теснили одна другую, связывали движения. Особенно плохо пришлось ягнятам. Впервые очутившись в реке, они неловко перебирали уродливыми ногами, тыкались головами в воду, захлебывались и шли ко дну. На другом берегу Мухтар не досчитался четырех ягнят. Чтобы утешить себя, он начал ругать реку.

Утурбай подмигнул Тансыку, сестре и сказал:

— Старый ворчун, лучше бы построил мост.

Утурбай не был плохим сыном, а Мухтар плохим отцом. В прошлом они по-настоящему любили друг друга, сын слушался отца, отец охотно учил сына, чему находил полезным, но разница во взглядах на жизнь все больше отдаляла их друг от друга.

Сын видел, что отец слеп и глух, губит жизнь и себе, и ему, и брату с сестрой. Отец же не мог отказаться от отвращения к оседлой жизни, от надежд, что вернется прошлое. В его седой голове ни разу не появилось мысли, что молодые всегда правы перед стариками: с молоком матери они всасывают опыт и мудрость отцов и в десять лет бывают старше их. Правы еще потому, что им предстоит жить, за все свои ошибки и заблуждения будут расплачиваться они. Дети всегда старше отцов, именно потому, что они дети.