Парень - [19]
И как было сердиться механику на этого человека, если он, механик, и сам сейчас, приближаясь к пятидесяти, хотел бы того же, — но кому нужен какой-то там бригадир по ремонту сельхозтехники. Кому из молодых баб придет в голову мысль, что он, механик, не прочь не только разводной ключ поднимать, но и юбку, и что руки его, привыкшие к железу, еще очень даже способны гладить всякие места. Вряд ли кто-то мог о нем такое подумать, а потому механик и брился, например, не каждый день, — чего директор никогда себе не позволял. Бывало, механик так прямо и приходил в корчму, небритый, в замасленной рабочей одежде, которую таскал целую неделю. И оттого, что он считал что-нибудь этакое совершенно для себя невозможным, он окончательно поставил на себе крест и вроде даже старался не выглядеть так, будто он что-то имеет в виду и на что-то надеется. Наверно, он думал что-нибудь в таком роде: если он покажет, что у него есть какие-то надежды, то столкновение с реальностью выйдет еще более неприятным; вот, скажем, пришел он в лавку, где полно девчонок, которые учатся в торговом техникуме и проходят у них в деревне стажировку, и на нем новенькая одежда, которая скрывает растущее брюшко, и чисто выбритая морда благоухает лосьоном после бритья, и он, в этой одежде и с этим ароматом, начинает заигрывать с какой-нибудь из девчонок, или, лучше, с кем-нибудь из продавщиц постарше, у которой отношения с мужем просто невыносимые, так что она заведомо настроена искать утешение на стороне, и он, этак непринужденно, пытается с ней на «ты»: привет, Кати, как делишки, — и тут эта продавщица смотрит на его чисто выбритую физиономию в аромате лосьона, на его костюмчик, который так здорово скрывает вываливающийся за поясной ремень живот, и говорит: а отвалите-ка вы, дедушка.
Наш парнишка, когда он спустя несколько лет, уже гимназистом — в гимназию его приняли без экзаменов, только собеседование пришлось пройти, ведь он принес диплом о победе на олимпиаде, — словом, когда он зашел в гости к историчке, он удивился, увидев ее мужа: как такое возможно? А однажды — это было уже много позже, после гимназии — учительница сама рассказала ему: да, в вузе у нее как-то не сложилось, а у кого в вузе не сложится, у того остается не так много возможностей. Ну, разве что устроится в Будапеште, но она в Будапеште не сумела устроиться, так что, хочешь не хочешь, пришлось идти работать туда, где местный совет дает учителям жилье, а в этой деревне был как раз такой совет. Ну, а тут уж никуда не денешься, адаптируйся к местным условиям. У нее-то у самой требования были простые: чтобы муж очень уж сильно не пил, выглядел более-менее, а главное, чтобы любил детей, когда они появятся. Механик оказался как раз таким. Собственно, таким он и остался — вот только дети выросли. Ах, если бы дети всегда оставались маленькими, и радовались бы, когда папа берет их с собой на трактор прокатиться, и думали, вот какой у нас папа важный, может своих детей посадить на такую агромадную машину, как трактор или комбайн. Не всякому ребенку такое позволено, а нам позволено, из-за нашего папы. Но дети росли, стали подростками — и теперь пользовались любой возможностью, чтобы отцу своему, когда он очень уж пыжился, побольнее ударить в поддых, пока в конце концов, через пару лет, он не станет жалкой развалиной и будет ходить, понуро глядя в землю и едва отваживаясь посмотреть кому-нибудь в глаза, и с лица его навсегда исчезнет та веселая усмешка, с которой он когда-то шутил, играя с детишками, — исчезнет, чтобы уступить место жесткой, сердитой складке, даже не складке, а целой сетке складок и морщин, которые, подобно некой решетке, закроют не только его прежнее лицо, но и душу. Потом — тут мы, забегая немного вперед, скажем кое-что такое, чего учительница не могла рассказать нашему парню, поскольку оно еще не случилось, — словом, в скором времени механик тяжело заболел, что-то у него было с сердцем, четыре года его лечили, таблетки, никаких нагрузок, и жена добросовестно ухаживала за ним, дети тоже навещали отца в больнице, а потом он умер. Жена первое время чувствовала, что ей чего-то не хватает: она не знала, чем занять то время, которое она тратила на уход за больным, — но в конце концов справилась с собой, ощутила облегчение, стала веселой вдовой, прекрасно ладила с сыновьями, с их женами, затем и с внуками. По воскресеньям устраивала большие обеды, на которых каждый мог наесться от пуза. За едой они вспоминали механика, рассказывали о нем забавные случаи, говорили, что этот дом он построил, вложил в него не только деньги, но и силы свои: ведь многое тут он делал своими руками и в одиночку… Но пока что механик ничего этого не мог знать: ни о своей ранней и тяжелой смерти, хотя в деревне смерть вовсе не считается ранней, если ты дожил до шестидесяти, ни о том, каким облегчением станет для жены его смерть. Кому-то известен этот вариант жизни учительницы истории, другим — другой, когда как раз не муж или не только муж, но и жена стала жертвой тяжелой болезни, кажется, нервы не выдержали постоянной, абсолютно беспросветной борьбы с учениками, поведение которых становилось все более ужасным; хотя, возможно, это была уже другая учительница истории и другой тракторист, не упомнишь же всех историчек, всех трактористов и все болезни, которые обрушивались на историчек да трактористов.
Два путевых очерка венгерского писателя Яноша Хаи (1960) — об Индии, и о Швейцарии. На нищую Индию автор смотрит растроганно и виновато, стыдясь своей принадлежности к среднему классу, а на Швейцарию — с осуждением и насмешкой как на воплощение буржуазности и аморализма. Словом, совесть мешает писателю путешествовать в свое удовольствие.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.