Парашюты на деревьях - [18]

Но вот удары его прекратились: кто-то из наших захватил его свободную руку, которой он уже достал кинжал. Мельников стукнул немца прикладом по голове, и он притих. Я приподнялся, надежно прижав его коленом в грудь, продолжая держать его одной рукой за горло.

Справа от нас тоже орал немец, окруженный группой наших разведчиков. Слышно было, как загремел упавший велосипед.

Мы с Овчаровым подняли пленного и заломили ему руки за спину. Он хрипел, дышал тяжело, с присвистом.

— Молчи! — приказал я ему. — Иначе — капут!

— Гут, гут, — прошипел он, откашливаясь.

Ребята быстро усмирили второго солдата. Оказывается, он ехал вслед за тем, с которым столкнулся я, резко затормозил, упал на землю и в этот момент был схвачен нашими хлопцами. Теперь его держали за руки Шпаков и Целиков.

— Уберите с дороги велосипеды, — сказал Крылатых Мельникову и Юшкевичу. — А пленным прикажи, чтобы не вздумали шуметь, — обратился он ко мне.

Я перевел приказ командира. Немцы, основательно помятые, не проронили ни слова.

Мы отвели пленных поглубже в лес, так, чтобы нас не могли услышать с дороги, и допросили. Они сказали, что являются курсантами военного училища. Уже два дня участвуют в поисках русских парашютистов. Сегодня вечером они были посланы патрулировать по просеке, на которой и попались.

Других данных от них получить не удалось, да, пожалуй, они и не располагали чем-либо ценным. Возиться с ними было некогда. Покончив с патрулем, спрятав в кустах их оружие, мы вновь вышли на просеку. Нужно было спешить на переправу.

— Нам бы лучше идти дальше лесом, — предложил Шпаков Павлу Андреевичу. — К тому же — нас могли услышать. Эти, видимо, не врали, что все дороги патрулируются.

— Знаю, — сухо ответил ему Крылатых. — Проскочим еще немножко и свернем влево. Нужно быстрее смываться отсюда.

Мы сделали всего несколько шагов, как впереди вдруг загремели выстрелы. Я мгновенно упал на землю, скатился в кювет и дал несколько очередей из автомата в том направлении, откуда раздавалась стрельба. Открыли огонь и остальные разведчики. После короткой перестрелки противник замолчал. Я привстал, взглянул вдоль просеки. Сердце екнуло. Распластавшись, лицом вниз, лежал Крылатых. Одновременно к нему подбежали я, Шпаков, Мельников, Аня и Зина. Мы повернули его на спину. Шпаков начал трясти за плечи:

— Павел, Павел, что с тобой? — Он приложился ухом к груди, а Зина принялась нащупывать пульс.

— Капитан убит, — тихо, но так выразительно произнес Шпаков, вставая, что услышали все.

Мы отнесли тело командира поглубже в лес, сняли с него автомат, пистолет, компас, часы, сумку с картами. Решили снять также пиджак, на котором был укреплен орден, чтобы ничто не указывало на то, что погиб советский офицер — разведчик, наш командир группы. Пуля пронзила насквозь грудь Павла Андреевича в области сердца.

— Возьми пиджак, носи его, — сказал Шпаков Юшкевичу. — Пуля дважды в одно место не попадает. Ты самый молодой, тебе жить надо.

Тем временем на дороге, в том месте, где была засада и где был убит Павел Андреевич Крылатых, вновь начали раздаваться беспорядочные выстрелы. Раз за разом ночную тьму будоражили вспышки ракет. Послышался рокот моторов, крики солдат: очевидно, подошло подкрепление. Выстрелы гремели теперь рядом. Нам нужно было отходить. Даже проститься как следует не пришлось со своим командиром, не удалось его похоронить со всеми воинскими почестями. Нести его тело с собой в другое место у нас не было возможности. Постояли молча, без слов, без рыданий. Да и что можно было сказать в такую минуту: все мы очень любили Павла Андреевича… Смерть встретила его первым…

Заканчивались только вторые сутки нашего пребывания в Восточной Пруссии.

— За мной! — скомандовал лейтенант Шпаков. Он стал теперь вожаком группы.

После гибели Крылатых Шпаков не изменил маршрута группы. Как и накануне, на нашем пути по-прежнему лежала река Парве. После стычки пытаться переходить ее по мосту было бессмысленно. Топтаться на месте — тоже. И на этот раз мы вновь по лугу подошли к реке, выше моста. Погони не было слышно.

— Кто не умеет плавать? — спросил Шпаков, когда мы очутились на берегу.

— Я — слабовато, — отозвался Зварика. — С детства боялся воды.

— У нас был конь, так он тоже боялся воды, — съязвил Генка.

— А у нас был осел, так он боялся людей, — отпарировал Зварика. — Я правду говорю: с грузом не переплыву.

— Прекратите! — успокоил их Шпаков.

— Смотрите, на горизонте что-то чернеет, вроде башни, — сказал Юшкевич Шпакову.

— Пройдите с Целиковым, узнайте, что это такое, — сказал Шпаков, обращаясь ко мне.

Мы с Иваном Белым вдоль берега бесшумно подкрались к сооружению.

Залегли, осмотрелись. Это была обыкновенная водонапорная башня.

— Смотри, — прошептал Целиков, — на воде лодка.

Я увидел знакомый силуэт, весь задрожал от радости.

Мы подошли к лодке, обыкновенной, сбитой из досок плоскодонке. Тяжелая цепь накрепко соединила ее со столбом, закопанным в землю. Увесистый замок закрыл наглухо звенья цепи, продернутые через массивное железное кольцо, прикрепленное к бревну. Что делать? Не бросать же все это, если в этой лодке наше спасение. «А что, если вытащить столб из земли», — промелькнула мысль. Я обхватил столб обеими руками и налег на него грудью. Он глухо чавкнул в сыром грунте. Иван Белый понял мое намерение. Вдвоем, сопя и обливаясь потом, мы провозились несколько минут. Иван даже начал тихонько приговаривать: