Паракало, или Восемь дней на Афоне - [13]
— Да я что, я ничего…
— Вот и не надо, — закрыл тему Алексей Иванович и минуты через две, когда мы молча допили кофе, вздохнул: — А жаль…
Мы подхватили «записки» и, сосредоточившись, в основном, на сумке, только два раза встав переменить руки и перевести дух, лихо протащили её и поставили на нижней палубе у левого борта.
— Уф-ф… — облегчённо выдохнул Алексей Иванович и шёпотом спросил: — А чего это они там проверяют?
Я оглянулся на людей в форме у трапа.
— Билеты, наверное.
— А у нас почему не проверили?
Мы посмотрели друг на друга, потом снова на полицейских, останавливающих на входе людей, и расхохотались.
— Ай да отец Никон! Доро, доро! Он не груз, он пропуск нам дал!
Я заметил прошедших контроль Саньков, которые поднимались на верхнюю палубу. И почти сразу задрожало нутро парома, подняли трап и мы медленно, словно что-то ещё должно было случиться, стали отходить от земли.
— Пошли наверх, — предложил я.
— А вещи? — спросил Алексей Иванович и сам же рассмеялся, хлопнув себя по лбу.
Мы сняли рюкзаки и, приставив их к сумке с «записками», пошли за Саньками.
На верхней палубе сильный ветер пробирал насквозь. Рядами стояли пластиковые стулья, но на них почти никто не сидел — сама мысль сидеть на таком холодном ветру вызывала озноб. Саньки позвали на среднюю палубу, там был большой зал, но Алексей Иванович счёл, что куревом он согреется лучше, а я боялся, что из-за стекла могу пропустить важное — где кончается мир и начинается иное.
Минут через десять мы спустились к нашим вещам, там от ветра можно было спрятаться за железной опорой.
Паром плыл недалеко от берега, который сразу из воды горой поднимался вверх, земля едва прикрывала камни, и растительность, в основном широкие и низкие кустарники, была скудна. Вот показалось что-то похожее на развалившийся песочный замок, какие строит на летних пляжах детвора, — скорее всего, это старая крепость, за которой должен начинаться Афон. Так где мы — там или ещё здесь? Гулко раздалось сверху:
— Паракало! Иваница! — и паром стал заруливать к берегу.
Несколько удивило не греческое название пристани. Позднее узнали, что это арсана>[21] сербского монастыря Хиландар.
Берег выглядел заброшено: глиняный невзрачный домишко да выдававшаяся в море каменная плита, обозначавшая причал. Паром подступил к ней, с цепным грохотом опустилась носовая часть, и два монаха сошли с корабля. Цепь заработала обратно, зев парома захлопнулся, и корабль дал задний ход. Монахи забросили небольшие котомки за плечи и пошли по еле виднеющейся тропинке вверх и скоро скрылись.
Мы отплыли от берега, и ветер принялся за нас с новой силой: то ли не пускал на Афон, то ли наоборот: старался выдуть всю накопившуюся дурь.
Когда мне было лет двадцать пять, в одном из мордовских монастырей отвечающий за исповедь монах пригласил меня после службы к себе в келью и мы час проговорили с ним. По молодости я полагал, что могу разговаривать с монахами, вместо того чтобы слушать их. Неожиданно монах сказал:
— Идём к нам в послушники! Тебе это легче будет, хвоста-то нету.
Предложение огорошило. Разговор сам собой свернулся, и до дома я пребывал в ступоре. Войдя в квартиру, опустил дорожную сумку, включил свет в коридоре — и вдруг сладостно ощутил: я — дома. И ни в какой монастырь завтра послушником идти не надо. Какое облегчение испытал я тогда!
Мне и сейчас неловко за ту накатившую радость.
Словно не выучил урок, а должны были обязательно спросить, и вот в школе узнаёшь, что учитель заболел. Вот такой я ученик.
Вдруг представил, а что если скажут: оставайся, вот тебе келья, живи, молись — ты же этого хотел: покоя и тишины?
Я затряс головой, отгоняя наваждение: нет, не скажут, у меня теперь хвосты: жена, ребёнок, второго ждём…
Нет, не скажут. Не должны…
Алексей Иванович подумал, что трясёт меня от холодного ветра и предложил:
— Дать тебе куртку?
— Скоро уже приплывём, — ответил я. — Говорили, до Дафни час с небольшим плыть, Пантелеймон — перед Дафни, а мы уже минут сорок плывём.
— А мы не прозеваем?
— В смысле?
— Ну, вон Бензинодико тоже предпоследняя была…
Я кивнул на сумки:
— «Доро»!
Паром огибал очередной выдававшийся в море уступ горы, и — мне даже показалось, что блеснуло солнце, — мы увидели Пантелеймонов монастырь.
Мы узнали его сразу. Хотя ни разу не были здесь. Да, видели фотографии, да, читали описания в путеводителях — но мы узнали его сердцем! Это наш родной Пантелеймонов монастырь!>[22]
Перед нами поднимался настоящий город — с огромными домами, башенками, куполами, крестами. От его зелени и бирюзы веяло свежестью, как от заново выкрашенной перед Пасхой церкви. И то, что монастырь не был отгорожен массивной крепостной стеной, тоже нравилось. Конечно, этому есть логичное мирское объяснение — подъём Пантелеимонова монастыря пришёлся на XIX век, когда уже не нужно было опасаться набегов пиратов и турок. Но об этом не думаешь: ты не видишь стен и сразу веришь, что здесь готовы принять тебя.
Но кто я такой, чтобы входить в этот чистый бирюзовый город? Всякий мой шаг, всякое движение, всякий помысел будет пятном на его челе. Как я вообще могу думать, что войду туда!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.