Парадоксы Младшего Патриарха - [10]

И все же кошелек я подрастряс недаром. Волшебник оказался старикашкой дельным. И отправляться к неведомому заказчику на ночь глядя по единому слову незнакомого мальчишки согласился. Между прочим, верхом, позади Тхиа, на той же самой брыкучей лошади, обхватив младшего ученика за пояс и на каждой колдобине стукаясь зубами о его тощие лопатки – а это само по себе дорогого стоит. Прыткий народ, как я погляжу, престарелые волшебники, все-то им нипочем. И ночь напролет до рассвета просидеть со мной и Тхиа, обсуждая до хрипоты мою задумку во всех самомалейших деталях – тоже пожалуйста, словно так оно и надо. И наутро после бессонной ночи старые кости свои трудить, обходя меленькими шажками проложенный мной путь, не минуя без погляду ни травинки, ни камушка – так и тут его магичество не сплошало. А уж ловушки ставить да амулеты заряжать под моим личным присмотром… я под вечер уже с ног валился, а старый гриб только шляпку набекрень – и пошел кудесить. Все сделал, как должно, и вопросов, что приятно, не задавал. И правильно, и незачем. Это лекарь должен все узнать-повыспросить о чужой боли, чтобы после резать, не ошибившись – а ножу лекаря незачем любопытничать. Его дело – надрез провести, где целитель его к телу приложил… а вот боль – не его забота. Пусть свое дело делает да помалкивает.

Волшебник приглашенный дело свое и сделал, и помалкивал притом. Потому, наверное, я и заплатил ему, не чинясь и не торгуясь. А еще потому, что недосуг мне было даже минутку лишнюю тратить на препирательства ради того, чтоб попридержать в мошне лишнюю монету. Не деньги – время мне было дорого. Еще день, еще час… а есть ли он у меня, этот час? Долго ли может попирать каменные плиты двора не менее каменное изваяние, именуемое мастер Дайр Кинтар? Ну, изронит истукан из почти недвижных уст еще одно повеление… и еще одно… и еще и не одно… пока послушные приказу тела и мозги учеников сами не окаменеют от усталости – и сколько можно длить подобное безумие?

Можно, пожалуй, что и долго – вот только не нужно.

Другого я хотел. Совсем другого. И каждый лишний день ожидания отдалял меня от моей цели не на день, а на добрую неделю, если не больше. И так я уже парней позагонял до полного отупения. В другое бы время приезд волшебника всю школу вверх тормашками перевернул. Ученические спальни гулом бы гудели от пересудов – мол, что, да как, да зачем? И взгляды, даже и у самых сдержанных, нет-нет, а высверкивали бы любопытством. Теперь же таинственные переговоры учителя с заезжим магом вызвали в лучшем случае вялый интерес. Вялый и праздный, почти на грани безразличия. А еще поговаривают, что любопытство – основное свойство всего живого… так то – живого, а я ведь учеников замаял мало не до полусмерти, и живыми их можно назвать разве что со множеством оговорок. Страшно подумать – но ведь еще неделя-другая… и ни один бы вообще не обернулся вслед невесть зачем и откуда взявшемуся волшебнику. Взялся – ну и взялся себе… и ни тени мысли, ни призрака любопытства… а нам и незачем.

Ладно же. Все равно вы очень скоро узнаете, зачем приезжал волшебник. Даже если вам и неинтересно.

Строй учеников воздвигся передо мной с такой безошибочной исполнительностью, что я аж похолодел. Строй всеми своими телами выражал незамедлительную готовность четко и слаженно рухнуть ниц по команде «на пальцы» и начать – как вчера, как третьего дня…

Тьфу, проваль. Ладно, я ж вам покажу готовность.

– Сегодня будем бежать полосу препятствий, – объявил я, не отрывая взгляда от замерших навытяжку учеников. Кое-то при первом же звуке моего голоса дернулся было вниз, не дослушав – но вовремя выровнялся, не допустив до конфуза. Тхиа у себя там, в дальних рядах, откровенно осклабился. Знает, паршивец, что кроме меня, никто его ухмылки не увидит – вот и пользуется случаем.

Готовность, говорите?

Все-таки не совсем еще господа ученики камнем взялись – оцепенели, и только. Известие о полосе препятствий мигом их проняло. Вот и глаза разблестелись, и плечи едва заметно подрасправились, скинув незримую тяжесть подневольной выправки. Вроде и не шелохнулся никто – а лица у всех радостные сделались, словно их уже быстрым ветром на бегу ласково погладило. Уж лучше ненавистная прежде полоса препятствий – полоса свободного выбора и неожиданных решений – чем отупляюще монотонное ежедневное: «На пальцы – начали!»

Какое уж там нытье, какие жалобы! Да парни от восторга готовы вместе с солнечными зайчиками по стенам прыгать! И не сказано еще, кто кого перескачет.

Я мысленно усмехнулся своему неожиданному наблюдению. Странное дело – с той минуты, как я ударил Майона Тхиа по лицу, я ничего вокруг себя, кроме лиц, и не видел, словно бы разом ослепнув, словно бы запрещая себе видеть. Сегодня зрение вернулось в полной мере. Я видел все – и солнечных зайчиков, и толстощекое облачко, неподвижно зависшее почти в зените, и ярко-синюю тень, наискось пересекающую двор между рядами старших учеников и куда менее ровными рядами первогодков. Это хорошо, это очень даже хорошо, что ряды эти нигде промеж собой не смешиваются, что стоят они всегда друг от друга чуть поодаль! А сегодня мы с Тхиа еще и особо приглядывали, чтобы младшие со старшими ни одним словечком не перемолвились. Первогодки мое распоряжение выполнили без расспросов – а старшим ученикам до поры до времени незачем знать, что я такого новичкам приказал.