Парадокс Prada - [40]

Я знаю, что должна что-то сказать, но не успеваю даже открыть рот, как его губы прижимаются к моим, и я чувствую, что совсем не хочу этого, отчего мне становится немного грустно. В особенности если учесть, что сейчас он мой герой. Однако Энди не тот мужчина, которого я хочу видеть своим героем.

Поэтому я мягко отстраняюсь, не желая обидеть его и в то же время не желая, чтобы он надеялся на продолжение.

Хотя мне не хочется говорить об этом, я знаю, что мы должны поговорить. Но прежде чем мне удается найти подходящие слова, звонит мой мобильник, и я бросаюсь к нему, благодарная за вмешательство в столь щекотливую ситуацию.

Я проверяю, кто звонит, и тут же напрягаюсь. Это Блейк. На меня накатывает чувство вины, но я его прогоняю.

Сегодня переживания по поводу моего бойфренда стоят на последнем месте.

И все же, когда я отвечаю на вызов, по моему телу пробегает волна удовольствия… и страха.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Мы практически не обсуждали с ним игру, и вряд ли ему угрожает какая-либо опасность, ведь так?

Блейк колеблется, прежде чем ответить, и в это короткое мгновение я холодею, потом мне становится жарко и снова холодно. Наконец он шепчет:

— Я по тебе скучаю.

Четыре коротких слова, но я таю от них, словно под лучами горячего солнца.

— О, я тоже, — говорю я искренне, хотя и с легкой примесью вины.

— Мне тут кое-что пришло в голову, — сообщает он, и по его тону я понимаю, что он имеет в виду игру, а ведь эта тема у нас под запретом.

— Правда? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал не слишком взволнованно. — Думаю, несмотря ни на что, завтра мы с тобой увидимся. В смысле, шоу должно продолжаться и все такое.

Одновременно я улыбаюсь Энди, делая вид, что все в порядке и наш разговор имеет отношение только к работе, хотя понимаю, что у меня не очень получается. Неудивительно, что мне не дали этого чертова «Оскара».

— Ты прекрасно знаешь, что завтра не обсуждается.

— Так, подожди. Я найду это место в сценарии. — Я прикрываю трубку рукой и обращаюсь к Энди: — Я поднимусь наверх.

— Он не должен тебе звонить, — говорит Энди и озабоченно хмурится.

— Он знает и уже извинился. Но он прав. Если мы не появимся завтра на съемочной площадке, возникнут вопросы. Меня даже могут уволить. Репортеры начнут интересоваться, что случилось. И как, по-твоему, я буду играть в эту дурацкую игру, если поднимется шумиха?

У Энди делается несчастный вид, но он знает, что я права. И я действительно права. Я не подумала об этом раньше, но мне придется объединить необходимость спасти свою жизнь с тем, чтобы ничего не менять в ней и жить как прежде.

— Иди, — говорит он и показывает на листок с подсказкой, касающейся «Китайского квартала». — А я над этим поработаю.

Я киваю и направляюсь в сторону прихожей и лестницы. По дороге я прохожу мимо больших часов моего дедушки. Уже десять часов вечера. Съемки начнутся в пять утра.

За это короткое время я должна понять, что мне делать с одним коротким сообщением: «Яд доставлен».

Проклятье.

Мое время действительно истекает.

Внутри у меня все сжимается, и я не знаю, от чего — от страха или от яда. Впрочем, сейчас это не имеет принципиального значения. В любом случае я должна вырвать свое спасение из лап врага.

— У меня нет на это времени, — говорю я, поднимаясь по лестнице. Захожу в спальню и закрываю за собой дверь. — Я по-прежнему не понимаю, что означает идиотская подсказка, а завтра утром мы действительно должны явиться на площадку.

— Если нам вместе удастся ублажить папарацци, Тобайас простит тебя за то, что ты пропустишь съемки.

— Мы не будем вместе, — говорю я. — Потому что ты не станешь мне помогать.

— Я тебе уже помогаю, — отвечает он.

— Нет. — Мне невыносима даже мысль о том, что с ним случится беда. — Мы же уже обсуждали это.

— Ты разобралась с подсказкой?

Я колеблюсь, прежде чем ответить.

— А я разобрался.

Я делаю шаг назад и плюхаюсь на кровать.

— Ты серьезно?

Я знаю, что должна немедленно повесить трубку. Если я его выслушаю, Блейк будет в опасности. Я не знаю, как мой мучитель об этом узнает, но уверена, что узнает. И мне совсем не хочется рисковать.

— Совершенно серьезно, — говорит он.

— Я отключаюсь…

— Особняк Грейстоун, — быстро произносит он.

Я закрываю глаза. Эгоистичное облегчение перекрывает страх и ярость оттого, что он не хочет держаться в стороне от этого кошмара.

— Деви? — осторожно спрашивает Блейк.

Он боится, что я отключусь, боится, что я уже отключилась. Я понимаю, что могла бы это сделать. Просто молча закрыть телефон и спуститься вниз. Если повезет, с ним ничего не случится. И может быть, он поймет, что я не шутила, когда отказалась от его помощи.

Однако я не могу этого сделать. В горле у меня пересохло, и я сглатываю.

— Я проверяла, — говорю я. — «Китайский квартал» там не снимали.

— Неважно, — возражает он мне, и я слышу в его голосе возбуждение. — Все равно подходит.

— Каким образом?

— «Дом, но не жилище, хотя используется за деньги», — цитирует он. — Там снимали сцену большого приема из «Смерть ей к лицу». Особняк сдается за деньги. Сейчас он только так и используется.

— Ага, я знаю, — говорю я.

Особняк Грейстоун — это сорок тысяч квадратных футов в помпезном стиле тюдор. Но он потрясающий, огромный и одновременно вызывающий благоговение, с великолепной территорией, открытой для посещения публики.