Парад скелетов - [111]

Она так устала, что еле ходит. Неспособна помогать Пустозвону, которому приходится практически одному тащить стол вниз по лестнице. Надо сделать ей укол метамфетамина. В таком состоянии от нее не получишь никакого удовольствия.

Как только они принесли стол в литейку, я вытер его. Я и для нее тоже запасся полотенцем. Они ведь оба взмокли, как губки, но полотенце использовать я собираюсь именно на ней. Его работа почти что сделана. Все, что ему осталось, так это привязать ее к столу. А затем она уставится на него, умоляя глазами о помощи. Я такого уже насмотрелся и знаю, чего ожидать. Вот тогда застрелю его в затылок. Первый шок для ее нервной системы, и по сравнению с тем, что ее будет ожидать в дальнейшем, самый мягкий.

Но сначала она должна снять мокрую одежду и вытереться полотенцем. Она нужна мне сухая. Хотя Шлюхи никогда не бывают по-настоящему сухими, когда напуганы. Их ладони и брови влажные, грязные. Да, грязные. Все, что я видел у себя в подвале, подтверждает этот факт. Это урок, который мне не терпится пройти еще раз.

Глава тридцать вторая

Штасслер приказал Лорен «обнажиться». Он сказал это тихо и мягко, как врач, готовящий ее к медицинскому осмотру, а не убийца, вынашивающий смертоносные планы.

Дрожь от ног быстро поднялась к животу и груди. Руки взметнулись вверх. Лорен вновь заглянула в лицо смерти. У нее появилось жгучее желание умолять его оставить их в живых, но она не нашла в себе сил что-либо произнести. Ее остановили не спазмы в горле, а страх, что слова, любые слова спровоцируют его на стрельбу.

Она в последний раз огляделась, увидела молоток, клещи, инструменты, но все вне пределов досягаемости.

– Снимай это, – ровным голосом приказал он, словно понятие «обнажись» требовало разъяснения.

Она подчинилась, но делала все медленно, надеясь, что вот-вот темнота за окном взорвется красными, синими и янтарными огнями. Прибудет автомобиль с людьми шерифа, и весь этот ужас моментально закончится.

Штасслер поднял руку, чтобы ударить Лорен пистолетом. Она съежилась и одним движением поспешно стянула промокшие брюки. Затем она стянула через голову свою промокшую футболку и оглянулась на Рая. Потом Штасслер указал пистолетом на ее трусики и лифчик. Он разглядывал ее голое тело с улыбкой, но без похоти. В этих глазах не было никакой похоти, ни одна искорка не нарушала твердости взгляда и жестокости. Когда он уставился на ее прозрачные от дождя трусики, его глаза были подернуты мрачной пленкой, в них не чувствовалось жизни. Вялый и безжизненный взгляд.

Она стянула трусики и положила их поверх футболки и брюк. Затем она расстегнула лифчик и положила его туда же. Покончив с этим, она связала одежду в аккуратный узелок.

Штасслер кивнул, словно одобрял ее любовь к порядку. Вероятно, он впервые за все время обнаружил в ней что-то, на его взгляд, положительное, привычку, от которой она не могла отказаться даже в такой момент.

Когда она встала рядом с лежащим у ног узелком одежды, ее нагота показалась скульптору болезненной. Лорен била дрожь, но не от холода, а от обжигающего потока жара, исходившего от плавильной печи и тигля. Желтоватое мерцание освещало соленые капельки, которые собирались у нее на лице, руках, груди и капали на пол. Ей показалось, что вокруг набирается лужа, и ей бы очень хотелось, чтобы это был ров с водой, магическое кольцо воды, которое моментально погасит и огонь, и все страхи.

Штасслер бросил ей тряпку, которая когда-то была полотенцем, и приказал вытереться. Она начала вытираться, но не из-за желания подчиниться, а чтобы остановить дрожь, которая ее раздражала. После того, как она вытерла ноги, он отобрал тряпку и отшвырнул ее в сторону. После этого он приказал Лорен лечь на стол из нержавеющей стали, и все мысли о рве с водой или волшебстве капитулировали перед твердой блестящей поверхностью с ее ужасным набором ремней.

– Не надо делать этого, – попросил Рай.

– А ты, – повернулся к нему Штасслер с жестоким спокойствием, – если скажешь еще хоть одно слово, то твоя рука окажется вон там, – он бросил быстрый взгляд в сторону мерцающего тигля, стоящего в двух метрах от него.

– Зачем вы хотите это сделать? – наконец-то обрела дар речи Лорен. Она говорила без всякой надежды на ответ, но с убийственным пониманием, что расплавленный металл предназначен для нее. Такая кончина обещает душераздирающую боль. Раскаленный металл прожжет плоть до самого сердца.

Ни за что на свете она не ляжет на этот стол. Лучше уж пусть ее задушат, зарежут, пристрелят, чем допустить, чтобы он что-то делал с ней и с жидкой бронзой, нагретой до температуры две тысячи сто градусов.

Штасслер проигнорировал ее вопрос и махнул пистолетом в сторону стола.

– Нет, – объявила она бесцветно и еще раз повторила то же самое для себя.

Он прицелился ей в ногу. Лорен ожидала, что он рассердится, может, даже ударит ее, начнет кричать, даст выход бушевавшему внутри него гневу. Но он ничего этого не сделал, ровно как и не проявил никаких эмоций. Ничего. Он просто выстрелил. Это она завизжала, когда боль разорвала ей бедро, горячим потоком охватила все тело. У нее было такое ощущение, что она схватилась за электрический провод и не может его выпустить.