Параболы - [3]

Шрифт
Интервал

Изида, Озириса ищи!

Пламень, плевелы пепели!

Ты, мельница, стучи, стучи,

Перемели в муку мечи!

Жница ли, подземная ль царица

В лунном Ниле собирает рожь?

У плотин пора остановиться,

Руку затонувшую найдешь,

А плечо в другом поймаешь месте,

Уши в третьем... Спину и бедро...

Но всего трудней найти невесте

Залежей живительных ядро.

Изида, Озириса ищи!

Дева, полотнища полощи!

Куски раздробленные вместе слагает

(Адонис, Адонис загробных высот!)

Душа-ворожея божественно знает,

Что медом наполнен оплаканный сот.

И бродит, и водит серебряным бреднем...

Все яви во сне мои, сны наяву!

Но сердце, Психея, найдешь ты последним,

И в грудь мою вложишь, и я оживу.

Пламень, плевелы пепели!

Поля, полольщица, поли!

В раздробленьи умирает,

Целым тело оживает...

Как Изида, ночью бродим,

По частям его находим,

Опаляем, омываем,

Сердце новое влагаем.

Ты, мельница, стучи, стучи,

Перемели в муку мечи!

В теле умрет - живет!

Что не живет - живет!

Радугой сфер живет!

Зеркалом солнц живет!

Богом святым живет!

Плотью иной живет

Целостной жизни плод!

1922

II. ПЕСНИ О ДУШЕ

449

По черной радуге мушиного крыла

Бессмертье щедрое душа моя открыла.

Напрасно кружится немолчная пчела,

От праздничных молитв меня не отучила.

Медлительно плыву от плавней влажных снов.

Родные пастбища впервые вижу снова,

И прежний ветерок пленителен и нов.

Сквозь сумрачный узор сине яснит основа.

В слезах расплавился злаченый небосклон,

Выздоровления не вычерпано лоно.

Средь небывалых рощ сияет Геликон

И нежной розой зорь аврорится икона!

1922

450

Вот барышня под белою березой,

Не барышня, а панна золотая,

Бирюзовато тянет шелковинку.

Но задремала, крестики считая,

С колен скользнула на траву ширинка,

Заголубела недошитой розой.

Заносчиво, как молодой гусарик,

Что кунтушом в мазурке размахался,

Нагой Амур широкими крылами

В ленивом меде неба распластался,

Остановись, душа моя, над нами,

И по ресницам спящую ударил.

Как встрепенулась, как захлопотала!

Шелка, шитье, ширинку - все хватает,

А в золотом зрачке зарделась слава,

И пятки розоватые мелькают.

И вдруг на полотне - пожар и травы,

Корабль и конница, залив и залы,

Я думал: "Вышьешь о своем коханном!"

Она в ответ: "Во всем - его дыханье!

От ласки милого я пробудилась

И принялась за Божье вышиванье,

Но и во сне о нем же сердце билось

О мальчике минутном и желанном".

1921

451

Врезанные в песок заливы

кривы

и плоски;

с неба ускакала закатная конница,

ивы,

березки

тощи.

Бежит, бежит, бежит

девочка вдоль рощи:

то наклонится,

то выгнется,

словно мяч бросая;

треплется голубая

ленточка, дрожит,

а сама босая.

Глаза - птичьи,

на висках кисточкой румянец...

Померанец

желтеет в осеннем величьи...

Скоро ночь-схимница

махнет манатьей на море,

совсем не античной.

Дело не в мраморе,

не в трубе зычной,

во вдовьей пазухе,

материнской утробе,

теплой могиле.

Просили

обе:

внучка и бабушка

(она - добрая,

старая, все знает)

зорьке ясной подождать,

до лесочка добежать,

но курочка-рябушка

улетела,

в лугах потемнело...

"Домой!"

кричат за рекой.

Девочка все бежит, бежит,

глупая.

Пробежала полсотни лет,

а конца нет.

Сердце еле бьется.

Наверху в темноте поется

сладко-пленительно,

утешительно:

- Тирли-тирлинда! я - Психея.

Тирли-то-то, тирли-то-то.

Я пестрых крыльев не имею,

но не поймал меня никто!

Тирли-то-то!

Полно бегать, мышонок мой!

Из-за реки уж кричат: "Домой!"

1921

452. ЛЮБОВЬ

Любовь, о подружка тела,

Ты жаворонком взлетела,

И благостна, и смела,

Что Божеская стрела.

Теперь только песня льется,

Все вьется вокруг колодца.

Кто раз увидал Отца,

Тот радостен до конца.

Сонливые тени глуше...

Восторгом острятся уши,

И к телу летит душа,

Жасмином небес дыша.

1922

453. АРИАДНА

У платана тень прохладна,

Тесны терема князей,

Ариадна, Ариадна,

Уплывает твой Тезей!

Лепесток летит миндальный,

Цепко крепнет деревцо.

Опускай покров венчальный

На зардевшее лицо!

Не жалей весны желанной,

Не гонись за пухом верб:

Все ясней в заре туманной

Золотеет вещий серп.

Чередою плод за цветом,

Синий пурпур кружит вниз,

И, увенчан вечным светом,

Ждет невесты Дионис.

1921

454

Стеклянно сердце и стеклянна грудь,

Звенят от каждого прикосновенья,

Но, строгий сторож, осторожен будь;

Подземная да не проступит муть

За это блещущее огражденье.

Сплетенье жил, теченье тайных вен,

Движение частиц, любовь и сила,

Прилив, отлив, таинственный обмен,

Весь жалостный состав - благословен:

В нем наша суть искала и любила.

О звездах, облаке, траве, о вас

Гадаю из поющего колодца,

Но в сладостно-непоправимый час

К стеклу прихлынет сердце - и алмаз

Пронзительным сияньем разольется.

1922

III. МОРСКИЕ ИДИЛЛИИ

455. ЭЛЕГИЯ ТРИСТАНА

Седого моря соленый дух,

За мысом зеленый закат потух,

Тризной Тристану поет пастух

О, сердце! Оле-олайе!

Ивы плакучей пух!

Родимая яблоня далека.

Розово спит чужая река...

Ни птицы, ни облака, ни ветерка...

О, сердце! Оле-олайе!

Где же твоя рука?

Угрюмый Курвенал умолк, поник,

Уныло булькает глохлый родник,

Когда же, когда же настанет миг

О, сердце! Оле-олайе!

Что увидим мы transatlantiques {*}?

1921

{* Трансатлантические (фр.) . - Ред.}

456. СУМЕРКИ

Наполнен молоком опал,


Еще от автора Михаил Алексеевич Кузмин
Крылья

Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.


Нездешние вечера

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дневник 1905-1907

Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.


Подвиги Великого Александра

Жизнь и судьба одного из замечательнейших полководцев и государственных деятелей древности служила сюжетом многих повествований. На славянской почве существовала «Александрия» – переведенный в XIII в. с греческого роман о жизни и подвигах Александра. Биографическая канва дополняется многочисленными легендарными и фантастическими деталями, начиная от самого рождения Александра. Большое место, например, занимает описание неведомых земель, открываемых Александром, с их фантастическими обитателями. Отзвуки этих легенд находим и в повествовании Кузмина.


Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро

Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».


Письмо в Пекин

Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».