Папство и Русь в X–XV веках - [22]

Глава III. Русь в политике папского миродержавия в конце XI в.

Многократные попытки папства укрепиться на русской почве, предпринимавшиеся прямым и окольным путем на протяжении всего XI в., имели разнообразные формы.

Хотя за этими попытками неизменно скрывалось стремление западноевропейских феодалов — германских, польских и других — обосноваться на русских землях, папство сначала не провозглашало захватнических целей в отношении Руси, а ограничивалось дипломатическими переговорами с русскими князьями, добивалось права католической проповеди, постройки церквей, обращения в католицизм самих князей и т. п. Никаких организационных связей между Римом и Русью не существовало. Показательно, что и посольства в Рим отправлялись русскими князьями как ответные на папские посольства в Киев. В отдельных случаях католическое духовенство появлялось на Руси в обозе военного вторжения. Нет сомнения, что если бы интервентам удалось закрепиться на захваченных русских землях, римская курия не упустила бы возможности насадить там католичество.

Новое отношение папства к Руси возникает в последней четверти XI в. Внешним стимулом явились бурные события на Руси.

Еще в 1068 г., как сообщает летопись, после первого серьезного набега половцев на Русь, три брата, сыновья Ярослава Мудрого — Изяслав, Всеволод и Святослав попытались дать отпор степнякам, но, потерпев поражение, возвратились в свои владения: Изяслав и Всеволод в Киев, Святослав в Чернигов.

Народное вече в Киеве, впервые упомянутое в источниках в этой связи, потребовало от Изяслава продолжать борьбу с половцами, но князь от этого отказался. Вспыхнуло восстание, был освобожден из заточения и провозглашен великим князем Всеслав Брячиславич, Изяслав же вынужден был спасаться бегством. Покинув Киев, он отправился к своему племяннику и кузену — польскому королю Болеславу Смелому.[132] Несколько месяцев спустя, в 1069 г., Изяслав с Болеславом во главе большого польского войска вступили в русские пределы. После бегства Всеслава они вошли в Киев, отправив часть поляков обратно. Дальше события как бы повторяют все происшедшее ровно за 50 лет до того. То же размещение поляков «на прокорм» по домам киевлян и то же вскоре начавшееся избиение ненавистных населению чужеземных захватчиков «отай» (тайно) и, наконец, такое же бегство Болеслава из Киева — «возвратился в Ляхи Болеслав, в землю свою».[133]

Изяслав поддался влиянию чужеземных сил, подчинил свою политику интересам польского князя, в свою очередь находившегося под сильным воздействием католического духовенства и политики папской курии.

О том же говорит и другой источник: дошедшее до нас «Слово о вере крестьянской и о латынской», приписываемое игумену Киево-Печерского монастыря Феодосию и посвященное князю Изяславу Ярославичу.[134] В этом «Слове» автор ополчается против латинской церкви, выдвигает против нее длинный ряд обвинений. Эта полемика стоит в прямой связи с незадолго до этого происшедшим церковным расколом, опирается на послание константинопольского патриарха Михаила Керуллария и носит прежде всего церковно-культовый характер (хотя в «Слове» имеются и статьи, касающиеся догматических разногласий).

Следует полагать, что появление «Слова» было вызвано беспокойством ее автора, да, очевидно, не его одного, той западной ориентацией, которая обнаруживалась в политических действиях Изяслава. «Слово», писанное в разгар событий, за которыми многие русские люди, как и его автор, видели прямую опасность распространения католической веры на Руси, было своеобразной декларацией, провозглашением политической платформы противников политики Изяслава. То, что такая платформа получила характер церковно-политический — естественно, так как в средние века вообще, а в эту раннюю пору в особенности политические идеи становились достоянием масс лишь в церковной, религиозной оболочке.

«Слово» Феодосия было не единственным документом — свидетельством этой борьбы. Рядом с ним стоит и известное «Стязанье с латиною» киевского митрополита Георгия (1062–1079 гг.).[135] Здесь во «Вступлении» резко подчеркнута связь римской церкви с немцами, и, таким образом, еще определеннее, чем в «Слове» Феодосия, подчеркиваются соображения не только церковно-культовые, но и политические.

Известно еще и третье, чрезвычайно интересное полемическое сочинение, принадлежавшее перу митрополита Иоанна II, о котором подробнее будет сказано далее. Самый факт появления на протяжении десятка лет ряда полемических сочинений против латинской, папской, церкви говорит о том, что натиск с ее стороны усилился и воспринимался на Руси как политическая акция. Это и вызывало обострение интереса у русских людей к латинской церкви, что никак нельзя объяснить как результат разделения церквей, поскольку подобных сочинений не появлялось в течение предшествовавших 15–20 лет, протекших после 1054 г.

Это усиление антилатинской полемики можно объяснить лишь обстоятельствами сугубо политического, а не церковного характера, такими обстоятельствами, за которыми русские люди не без основания видели призрак опасности вторжения чужеземных захватчиков, угрозы не только церковного, но и политического подчинения Руси. События 60–70-х годов XI в. подтверждали эти опасения.