Папа и море - [40]
Он закрыл окно и вернулся к столу.
— Они начинают двигаться поздно ночью, — объяснила Мю с горящими глазами. — Ползут, со стонами тащатся по камням, по склону, ясно?
— Я не думаю, что они попытаются залезть к нам! — воскликнул Муми-тролль.
— Ясное дело, попытаются! — таинственно, почти шепотом возразила Мю. — Разве вы не слышали, как камни стучат в ворота? Они катятся со всех сторон, на лестнице будет давка… А деревья подползут к самому маяку вплотную, будут карабкаться корнями по стенам, заглядывать в окна. В комнате станет темно…
— Нет! — крикнула мама, закрыв лицо лапами. — Милая, дорогая Мю, ты это все выдумала.
— Спокойно, — вмешался папа, — для волнения нет никаких причин. Если несколько несчастных кустов боятся моря, хуже будет только им самим. Я решу эту проблему.
Сумерки сменила тьма, но никто не лег спать. Они сложили в мозаике еще три птицы. Папа сосредоточенно делал чертеж кухонного шкафа.
За окнами бушевал шторм, и из-за этого комната на маяке сделалась еще уютнее и надежнее.
Несколько раз кто-то вспомнил про Рыбака, кто-то высказал надежду, что он нашел термос и выпил кофе.
Муми-тролль разволновался: настало время спуститься к Морре. Он обещал ей, что этой ночью она сможет потанцевать. Он помрачнел и сидел молча.
Малышка Мю взглянула на него блестящими, как ягоды терновника, глазами.
— Ты забыл на берегу веревку, — вдруг сказала она.
— Веревку? — удивился Муми-тролль. — Но ведь я взял ее…
Мю сильно толкнула его под столом. Он поднялся и с глупым видом заявил:
— Да, да, конечно, надо сходить за ней. Если вода поднимется, она уплывет…
— Иди осторожно, — велела мама, — повсюду торчат корни, а у нас только одно ламповое стекло. И посмотри, пожалуйста, не найдешь ли папину диссертацию.
Прежде чем закрыть за собой дверь, Муми-тролль взглянул на малышку Мю. Но она сидела, подыскивая частички мозаики, и беспечно посвистывала.
Восьмая глава
Смотритель маяка
Всю ночь остров блуждал. Мыс Рыбака незаметно продвинулся дальше в море.
Горные кряжи содрогались, а Черное Око заползло глубже в скалы, и шквалы продолжали обрушиваться на мыс блестящим зеленым водопадом. Но Черное Око не заполнялось водой. Вода опускалась ниже, теперь темный зеркальный глаз в обрамлении ресниц из морской травы смотрел из глубины земли.
На подветренной стороне бегали по берегу полевки и лесные мыши, песок под их лапками съеживался в страхе. Камни тяжело переворачивались, обнажая белые корни дикого овса. На рассвете остров заснул. К этому времени деревья успели доползти до маячного холма. Каменистое поле превратилось в глубокую яму, на вересковой пустоши были повсюду разбросаны круглые серые валуны. Они ждали следующей ночи, чтобы катиться дальше к маяку. Мощный осенний шторм продолжал бушевать.
В семь утра папа отправился поглядеть на лодку. Уровень воды снова поднялся, неутомимый зюйд-вест будоражил море все сильнее. И тут на палубе «Приключения» он увидел Рыбака, который лежал, свернувшись клубком, и играл мелкими камешками. Он глянул на папу из-под чуба, но не поздоровался. А «Приключение» покачивалась на воде, не пришвартованная.
— Разве ты не видишь, что лодка, того и гляди, отчалит? — спросил папа. — Она бьется о камни. Ты только погляди! Нет, надо же! Вылезай-ка и помоги мне вытащить ее на берег!
Рыбак спустил ноги в помятых брюках с борта лодки и прыгнул на песок. Глаза его были на этот раз приветливы.
— Я не сделал ничего плохого, — пробормотал он.
— И хорошего тоже, — добавил папа.
Гнев прибавил ему силы, он один вытащил лодку на берег.
Потом он уселся на песок, чтобы отдышаться. Вернее, на остатки песка. Видно, злое море решило разрушить и песчаный берег, каждую ночь унося часть песка. Папа сердито посмотрел на Рыбака и спросил, нашел ли тот кофе.
Но Рыбак только улыбнулся в ответ.
— Ты какой-то странный, — сказал папа. — Словно ты не личность, а какое-то растение или тень. Словно ты вовсе и не родился.
— Я родился, — быстро ответил Рыбак. — Завтра мой день рождения.
Папа до того удивился, что начал хохотать.
— Вот как, — сказал он. — Это ты помнишь. Так у тебя есть день рождения? Подумать только! И сколько же лет тебе исполнится?
Но Рыбак повернулся к нему спиной и медленно побрел вдоль берега.
Папа пошел назад на маяк, глубоко опечаленный судьбой своего острова. На месте, где рос лес, образовались глубокие ямы, а на вересковой пустоши пролегли глубокие борозды — их оставили деревья, двигаясь к маячному холму и громоздясь друг на друга, как огромные растрепанные клубки страха.
«Что я должен делать? Как мне успокоить остров? — размышлял папа. — Не годится, чтобы море и остров враждовали, они должны помириться».
Папа остановился. Что-то случилось с маячным холмом. Вот опять… Очень слабое движение, скала сжалась, съежилась, как кожа. Несколько камней покатилось на вереск. Остров проснулся.
Папа прислушался. От напряжения у него похолодел затылок. Послышался очень слабый стук, и он почувствовал его всем телом. Он раздавался повсюду, даже в земле.
Папа лег на вереск и прижал ухо к земле. И тут он услышал, как бьется сердце острова. Где-то под чертой прибоя, глубоко в земле, глухо, мягко и ровно билось сердце.
