Паноптикум - [129]

— Нет, приношу нижайшие извинения, в точности не знаю, но думаю, прошу покорно, что в вашем сиятельстве надо чтить высокородного господина: вижу это по манерам, по милой непосредственности, с которой вы изволите намереваться застрелить меня из вашего зонтика, по вашему моноклю и по гамашам цвета голубиного крыла, по всему этому я и догадываюсь, что имею счастье разговаривать с сиятельным господином…

— Я — граф Зиелински, — сказал человек с моноклем, которого его друзья с тротуара называли фамильярно Лекси.

— Вот так-так! — воскликнул Розенберг. — Вот это действительно! Даже не барон, а сразу граф, настоящий граф! Вот это мне повезло. А я еще удивлялся, как вам удается командовать своим зонтиком! Теперь мне все понятно… Если господин граф изволит приказать, то и зонтик выстрелит… Да и почему ему не выстрелить, когда даже палки стреляют по велению господа бога, не так ли? Все это так, прошу покорно, но ведь бывает, что человек самых простых вещей не понимает с первого раза. На колени, господин доктор, на колени перед господином графом! — скомандовал дядя Абриш Али, но, несмотря на повелительный тон голоса, слон не послушался и не только не опустился на колени, а устремил свой хобот вверх, как это делали его предки у заросших папирусом болот, и издал такой долгий призывный клич, что по его долготе можно было подозревать об огромном количестве воздуха, вмещающемся в легкие слона. Мажоры и миноры, гаммы и буйные крещендо, глиссандо и фальцеты трубного голоса слона заполнили всю улицу Надьмезё. Местные жители столпились у окон, вдоль тротуаров выстроились прохожие и посетители кафе; толпа все возрастала, по мере того как сюда прибывали все новые и новые любопытные с улиц О и Андраши.

Розенберг всячески уговаривал слона успокоиться, но все было напрасно: Али трубил изо всех своих сил, и его трубный рев, сначала только заглушавший звонки трамваев и клаксоны автомобилей, теперь уже окончательно покрыл эти слабые звуки, заставив их умолкнуть. Али стоял поперек трамвайного пути, трубил и переступал с ноги на ногу, так что казалось, что он удивительно ритмично «танцует».

Граф Зиелински, как завороженный, стоял перед Али и, надо отдать ему справедливость, смотрел на слона с безумной храбростью, без малейшего колебания и — что является очень существенным обстоятельством — взглядом профессионального охотника.

— Драгоценнейший господин граф, — умоляюще обратился к нему Розенберг, — прошу вас нижайше отойти на тротуар! Я знаю Али, такой рев не предвещает у него ничего хорошего. Уж поверьте мне, человеку, достаточно знакомому со слонами.

— Не трясись со страху, ням-ням! — ответил ему граф. — Очевидно, ты все-таки еще не знаешь, кто я такой?

— О боже милостивый! — удивился Розенберг. — Неужели возможно и такое, что граф может быть и еще кем-нибудь? Может быть, вы еще и герцог? Может быть…

— Нечего сказать, хорош знаток слонов! Ты что, никогда не слышал имени графа Шандора Зиелински?

— Нет, прошу покорно. Хотелось бы мне от стыда провалиться сквозь землю, но только должен признаться, что я не слыхал вашего уважаемого имени. Если вы будете так добры и изволите сказать мне, то, безусловно, я хлопну себя рукой по лбу и воскликну: «И именно это ты позабыл, Розенберг? Как же ты мог не помнить то, что всем детям известно?» Если вам угодно, мы можем даже спросить у детей, — повернулся Абриш к напряженно слушавшим весь этот разговор ребятам, — мы вот сейчас спросим у них, знают ли они…

— Ступай к черту! — воскликнул граф.

— Не пойду, прошу покорно, не пойду! Неужели вы изволите думать, что именно перед вами, знаменитым графом, мне не стыдно? — Розенберг опять вернулся к детям и начал: — Есть ли среди вас хоть один, не знающий, кто…

— Да оставь ты, пожалуйста, — запротестовал граф и, для того чтобы избавиться от возможности публичного установления своей неизвестности перед широкими народными массами, небрежно произнес: — Я — охотник на слонов. Три раза я ездил в Уганду охотиться на львов и слонов. А ты хочешь меня здесь учить, как надо обращаться со слонами!

— Вот именно это и не пришло тебе в голову, Розенберг! — ударил себя по лбу дядя Абриш. — Ну, конечно, имя выдающегося, известного на весь мир, самого знаменитого охотника за слонами не пришло мне в голову; послушайте только, дети, этого-то имени не мог я вспомнить! Старею, прошу покорно. А ведь еще совсем недавно я читал о том, как господин граф сел на пароход во Франции. Эта весть наполнила ужасом обитателей древних африканских лесов, слоны стали щелкать клыками со страху…

Али уже не только трубил, но и качал головой, сопел, хрипел, а из его хобота вылетала какая-то жидкость, очень похожая на черный кофе, брызги перелетали через голову господина графа и достигали стоявших на тротуаре людей, пачкали их платье и заставляли их испуганно шарахаться во все стороны. Такое поведение слона вызвало возмущение, послышались возгласы на столичном венгерском языке, люди с меткой красочностью протестовали против нарушения слоном правил уличного движения, высказывали свои взгляды на священное животное, которые в данный момент нельзя было назвать необоснованными.