Памятное. Книга 2. Испытание временем - [209]

Работал художник в те дни почти круглосуточно.

Картину показали уже тогда, в 1942 году, на Всесоюзной выставке «Великая Отечественная война», открытой в Государственной Третьяковской галерее. Сердце каждого патриота, который ее видит, наполняется гордостью за былое земли нашей.

Картинка третья. После войны под Берлином, в Бабельсберге, Павел Дмитриевич написал свой знаменитый портрет «Маршал Жуков».

– Я не имею права засиживаться в бездействии, – говорил маршал, у которого времени всегда было мало.

И Корин написал портрет необычайно быстро для самого себя, всего за девять сеансов. Когда Жуков впервые увидел портрет, стоявший еще на мольберте, то работа ему сразу понравилась.

– Это единственный портрет, с которым я не хотел расставаться, – говорил Корин. – Оставил бы его у себя в мастерской, если бы мог.

Действительно, портрет маршала Жукова – одна из лучших работ художника. Но написан он был по заказу Комитета по делам искусств. Через этот комитет Корина и познакомили с Жуковым, помогли ему осуществить поездку в Потсдам.

С портретом пришлось расстаться, и с тех пор он – одно из лучших произведений живописи этого жанра в Государственной Третьяковской галерее…

Корин, как и Прасковья Тихоновна, его ученица, а через десять лет – с 1926 года – супруга, фанатично любили живопись. В своем доме они собрали большую коллекцию прекрасных произведений искусства. Стал ее создавать Павел Дмитриевич еще в начале тридцатых годов, а к середине шестидесятых их дом представлял собой настоящую картинную галерею.

Коллекцию своих картин Корин всегда показывал посетителям сам. Здесь были редчайшие произведения искусства средневековой Руси, выполненные людьми огромного таланта и вкуса.

Собственно, этот дом стал музеем задолго до того, как после смерти и по воле художника в нем открыли филиал знаменитой Третьяковки. Двери этого дома гостеприимно распахивались перед друзьями Корина, а их даже не пытались считать. «Частым гостем» мастерской художника называл себя, например, и близкий мне Борис Ливанов.

В доме Корина были не только прекрасные картины. Он славился и редкими книгами. Букинисты Москвы знали Павла Дмитриевича и специально для него приберегали ценные издания.

– Случилось так, – рассказывал он, – что собиранием книг я стал увлекаться раньше, чем приобретением картин и созданием своей коллекции живописи.

Да, они дополняли друг друга – прекрасные картины и не менее замечательные книги в этом доме.

Принимали Кориных у себя и мы с Лидией Дмитриевной.

Как-то мы на семейном совете решили приобрести небольшую картину Саврасова – изредка такие картины появлялись в комиссионных магазинах Москвы. На ней изображен заросший пруд – удивительное раскрытие волшебства природы. Саврасовская романтика покоряла. Решили предварительно показать картину специалисту. Выбор пал, конечно, на доброго друга Павла Корина.

Пригласили его и Прасковью Тихоновну к себе. Ничего ему не говоря, картину поставили на пол. Как только он подошел к открытой двери в гостиную и увидел картину, то сразу же спокойно, не приближаясь к ней, по-своему растягивая слова, сказал:

– Та-ак э-это же Са-а-вра-а-со-ов.

Мы были восхищены. С тех пор картина Саврасова прописалась у нас и постоянно радует глаз.

Павел Корин ушел из жизни, но его живопись и дом-музей – это частица того культурного наследия, которое оставлено потомкам большим художником и скромным человеком.

Слово Пастернака

Творчество Пастернака – этого крупного талантливого представителя нашей литературы привлекало меня еще с юношеских лет. Его собственные стихи и проза, его переводы с английского, немецкого, французского – он прекрасно знал эти языки – свидетельствовали, что у этого человека необычное дарование.

Лично с Пастернаком мне довелось познакомиться только в начале пятидесятых годов. У нас появились общие друзья и знакомые.

Среди них особые симпатии мои и Лидии Дмитриевны вызывали писатель Константин Федин и Борис Ливанов, о котором я уже рассказал. Мне очень импонировала свободная манера этих людей вести беседу.

Темы для разговоров возникали у нас как-то незаметно и совершенно естественно. Самые невероятные повороты мысли Ливанова, его меткие остроты по поводу театральной жизни всегда представляли интерес. Фривольности, а тем более пошлости в своем быстром и энергичном рассказе или просто беглых замечаниях он никогда не допускал.

Федин любил высказываться спокойно и в сдержанной рационалистической манере. Так он говорил на любую тему, которая затрагивалась во время разговора. При этом он мог выступать и как профессор, и как писатель, и как политик, и просто как человек. Представать перед слушателем в таких ролях ему удавалось без труда, более того, все это выглядело как само собой разумеющееся.

В их обществе мне довелось встретиться и с Борисом Пастернаком.

Было это в 1952 году в гостях у Бориса Николаевича Ливанова. В непринужденной беседе участвовали Борис Пастернак, кинорежиссер Александр Довженко, его супруга Юлия Солнцева, Константин Федин, некоторые другие деятели нашей культуры.

Атмосфера царила непринужденная. Все шутили, рассказывали забавные случаи из своей жизни, соревновались в остроумии. Но когда кто-либо вставал, чтобы произнести тост, затихали и внимательно слушали выступавшего.