Памятники русской публицистики XV и XVI веков - [15]

И тотчас по ним ударили изо всех тех пушек. Они же развернулись оттуда и пошли налево вниз подле Казани-реки, берегом, на расстояние трех выстрелов из лука к концу шанцев наших. Там остановились и начали облегчать себя - сбрасывать доспехи и разуваться, чтобы преодолеть реку, а оставалось их еще целый полк, тысяч шесть или немного меньше. Мы же видели все это, а кое-кто из нас сумел добыть себе коней в своих станах за рекой, и вот, вскочив на своих коней, устремились мы быстро против них и преградили путь, которым хотели они уйти, и застали их еще не переправившимися через реку. А собралось нас против них чуть больше двухсот всадников, поскольку уж очень быстро все это произошло, так что по эту сторону стен все то войско, которое осталось, при царе было, а чуть ли не все - уже в городе. Они же, перейдя реку (а на их счастье была она мелкой в том месте), стали ожидать нас на самом берегу, готовясь к сражению и вооружаясь в различные доспехи, чуть ли не у каждого в руках луки были и уже на тетивах стрелы приготовлены. И вот начали они понемногу от берега продвигаться, выдвинув сильный передовой отряд, а за ним остальные все вместе шли очень плотно и вытянувшись, если на глаз прикинуть, на два хороших выстрела из лука. Войска же христианского множество бесчисленное со стен городских, а также из палат царских видело все это, но помощи нам из-за большой высоты и крутизны горы никак не могло подать.

Дали мы отойти им немного от берега, так, что конец их еще из реки не вышел, и тогда ударили по ним, рассчитывая смешать их и строй полков их разорвать. Молю, да не посчитает меня кто безумным за то, что сам себя нахваливаю! Правду, воистину, говорю, дух храбрости от Бога дарован мне, не скрою; к тому же и конь у меня очень быстрый и сильный был. Самым первым врезался я в полк тот басурманский. Помню, как в сечи три раза конь мой в них упирался, а на четвертый раз, сильно израненный, повалился посреди них вместе со мною, и что дальше было, из-за ран тяжелых не помню. Очнувшись уже потом, спустя немного времени, увидел я двух слуг моих, надо мной стоящих, плачущих и рыдающих как над мертвецом, и других двух воинов царских. Себя же увидел лежащим обнаженным и многими ранами покрытым, но живот был цел, поскольку доспех на мне был праотеческий, очень крепкий, ну а главное - так благоволила благодать Христа моего, который заповедал ангелам своим сохранять меня недостойного на всех путях моих. Потом уже, впоследствии, узнал я, что все те благородные мужи, что намеревались на них ударить, а их собралось тогда уже около трехсот, устремились было со мной вместе, но лишь скользнули по полку их, так и не сразившись с ними (или из-за того, что враги некоторых из них, вырвавшихся вперед, сильно поранили, подпустив поближе, или от страха перед толщью полка их), а возвратились вспять и начали сзади тот басурманский полк рубить, налетая и давя их. Передовой же отряд их прошел беспрепятственно через широкий луг к большому болоту, куда проехать на коне было уже невозможно, а за тем болотом начинался уже бескрайний лес.

Тогда же, рассказывают, подоспел и он, прежденазванный брат мой, тот, кто первым на стену городскую взошел, и еще будто бы посреди луга застал их и в самый передовой отряд стремительно, отпустив все поводья у коня, врезался так мужественно, так храбро, что поверить трудно, но, однако, все свидетельствуют, что два раза проехал он сквозь них, разворачивая коня и рубая врагов. Когда же в третий раз врезался он в них, то присоединился к нему некий благородный воин, и, помогая ему, вместе с ним стал бить басурманов. В городе же все удивлялись, глядя на это, а те, которые не знали о пленении царя, думали, что это сам царь казанский среди них ездит. И так его поранили, что по пяти стрел в ногах его торчало, не считая других ран; но живот цел остался, Божьей благодатью, поскольку доспех очень крепкий на нем был. И было у него такое мужественное сердце, что когда уже конь под ним так изранен был, что с места двинуться не мог, то он себе другого коня нашел, взял его у одного дворянина царского брата с его позволения, и, забыв, а точнее и не думая, о своих жесточайших ранах, вскочил на него и догнал снова полк басурманский, и рубил его с другими воинами аж до самого болота. Воистину, такой вот был у меня брат храбрый, мужественный и добронравный и к тому же весьма разумный, так что во всем войске христианском не нашлось бы храбрее и лучше, чем он, а если бы и нашелся кто, Господи Боже, то такой же был бы! Я же очень его любил, воистину, готов был за него душу свою положить и ценой жизни своей здоровье ему возвратить, поскольку умер он чуть позже, на следующий год, от тех жестоких ран.

На этом кончаю краткое описание взятия Казани, великого города басурманского.

А на третий день после той преславной победы царь наш, вместо благодарности воеводам и всему воинству своему, отрыгнул нечто неблагодарное, на одного мужа разгневался и такое слово изрек: "Ныне, сказал, защитил меня Бог от вас!" Как бы говоря этим: "Не мог я вас мучить, пока Казань была не побеждена, поскольку нужны вы мне были всячески; а теперь ничто уже не мешает мне злобу и жестокость свою вам показать". О слово сатанинское, объявляющее несказанно злую долю человеческому роду! О продолжение и умножение кровопийства отцовского! Следовало нам, христианам, от всего сердца человеческого, между благодарственными молитвами к Богу всемогущему, сказать таковое слово: "Благодарю тебя, Господи, что защитил ныне нас от врагов наших!" Но использовал сатана человеческий скверный язык как орудие и поклялся губить роды христианские со своим сообщником, как бы отмщая христианскому воинству за то, что воинов его, скверных измаильтян, мужеством храбрости своей с Божьей помощью победили они.