Памятник и праздник: этнография Дня Победы - [41]

Реконструкции предшествует торжественная церемония возложения венков к обелиску славы на Сапун-горе. В ней участвуют ветераны, депутаты горсовета и представители черноморских флотов. «Солдаты» в исторической униформе, с оригинальным оружием и военной техникой воспроизводят основные этапы сражения и в знак победы поднимают над горой красное знамя. При этом не только «актеры», но и зрители играют здесь активные перформативные роли, поскольку последние выступают как свидетели исторических событий. Зрителям вначале нужно дойти до горы пешком (на автомобилях могут подъезжать только официальные делегации), потом сидеть на скамьях или просто на корточках за ограждениями из колючей проволоки, чтобы посмотреть реконструкцию — динамичное, шумное, а иногда и пугающее зрелище. Взрываются холостые мины, неожиданно низко пролетают самолеты и сбрасывают «бомбы» без заряда на склоны горы. После реконструкции на Сапун-горе царит атмосфера радости и торжества. Всех угощают едой из полевой кухни, можно послушать песни военного времени в исполнении «солдат Красной армии» или найти в толпе ветеранов и побеседовать с ними[42].

Говоря об исторических реконструкциях событий Великой Отечественной войны, Ушакин показывает, как стремление «восстановить историческую взаимосвязанность» достигает цели с помощью соединения памяти о прошлом с настоящим моментом, названным автором «хронографической сшивкой»[17]. Этот образ действительно хорошо передает соединение прошлого с настоящим, и я согласна с Ушакиным, когда он подчеркивает «способность исторических образов, звуков или вещей провоцировать и/или поддерживать определенный эмоциональный накал»[18]. В случае реконструкции штурма Сапун-горы этот накал создают военная форма, историческое оружие и техника, звуки выстрелов и взрывов и музыка. И все же мне хотелось бы расширить метафору Ушакина: «хронографическая сшивка» может соединять не только прошлое с настоящим, но и несколько различных моментов прошлого. Реконструкцию штурма Сапун-горы устраивают каждый год 7 мая в честь сражения, которое произошло в 1944 году. Как в примере с московским парадом 2011 года у Ушакина, где солдаты из кинохроники как будто выходят на площадь из проецируемых кадров и превращаются в живых людей, так и участники севастопольской реконструкции 7 мая (сами реконструкторы, ветераны и зрители) затем участвуют в Параде Победы 9 мая. Парад в День Победы посвящен одновременно освобождению Севастополя в 1944 году и капитуляции Германии в 1945-м. Эти три примера «хронографической сшивки» одновременно демонстрируют, как локальные и общенациональные события соединяются в едином эмоциональном и устойчивом во времени мемориальном акте.

Жажда аутентичности и осязаемой связи с прошлым также видна в работе поисковиков. Севастопольская организация «Долг» объединяет локальные группы поисковиков, которые ищут останки солдат, погибших на Великой Отечественной войне. Найденные останки идентифицируют, если это возможно, и перезахоранивают с воинскими почестями. Эта деятельность подчеркивает, насколько скорбь важна для торжеств в День Победы. Комментируя работу поисковиков, председатель севастопольского Дома ветеранов сказал мне:

«Каждый год мы находим останки примерно ста солдат и организуем им торжественное перезахоронение 5-го или 6 мая, незадолго до Дня Победы, в присутствии других солдат. Священники отправляют обряды, как полагается, а потом останки предают земле»[19].

Таких поисковых групп много, и в Верховной Раде Крыма даже создали для них координационную программу под названием «Найти солдата!»[20]. Эта (в буквальном смысле) охота за прошлым, разворачивающаяся в настоящем, отличается от других действий, связанных с празднованием Дня Победы: ее цель не репрезентация прошлого, а поиск его материальных следов и стремление сделать неизвестного солдата известным. Ушакин пишет:

«[Поскольку] традиционные исторические форматы рассматриваются как […] онтологическое и аффективное препятствие […], альтернатива ищется не в деконструкции устоявшегося исторического нарратива […], но в попытках коснуться военного прошлого напрямую — через предметы того времени, человеческие останки или документальную хронику»[21].

Работа поисковых отрядов указывает на новый способ восприятия войны. В связи с этим хочется отметить еще три важных сдвига. Во-первых, на первый план в религиозном аспекте этого ритуала выходит практика православного перезахоронения, упомянутая представителем Союза ветеранов. Конечно, здесь можно увидеть и традиции советской эпохи, но, поскольку советская погребальная церемония так и не стала общепринятой[22], такое сотрудничество церкви, гражданского общества и государства показывает, что в постсоветской памяти о войне произошла смена конфигурации: на первое место вышел образ русского православного патриота.

Во-вторых, работа поисковиков отражает энтузиазм увековечения памяти на низовом уровне. Поисковые отряды появились не по инициативе правительства. В некоторых случаях история, которую они стремились восстановить, замалчивалась официальными инстанциями (см. ниже о событиях на 35-й береговой батарее). У движения поисковиков есть общие черты с организациями, занятыми поиском имен и останков жертв государственного террора (например, с «Мемориалом»)[23].