Памятник Дюку - [53]

— Беги! — проговорил Леон.

— Нет, у тебя больше риска!.. Во второго они уже могут успеть прицелиться… Знаешь, давай побежим вместе!.. Ну, вставай, вставай… Обопрись о меня!

Леон сделал усилие и приподнялся. Его руки тяжело опирались о ее плечи. Все-таки в нем было не меньше девяноста килограммов. С минуту, которая показалась ей необычайно долгой, они стояли обнявшись, их головы торчали рядом с башней.

Тоня понимала, что промедление теперь крайне опасно, немцы удивятся, что по ним не стреляют снайперы, и она, напрягая все силы, устремилась к оврагу, почти таща на себе Леона.

— Быстрее!.. Быстрее!.. — шептала она.

Он поспешно передвигал ногами, всеми силами стараясь идти сам, но слишком велика была слабость.

И вот уже танк их не прикрывает, они стали открытой мишенью. Вперед!.. Вперед!.. В какой-то момент Леон спотыкается, падает, толкает ее в бок с такой силой, что она летит вперед и кубарем перекатывается через край оврага; шмякается плашмя о каменистую землю и несколько мгновений лежит без движения, не в силах вздохнуть, слыша нестерпимый звон в ушах.

Леон?! Где Леон?! Убит?! Вскакивает и кидается назад, не чувствуя ног. Но Леон, над которым свистят пули, медленно переваливается через край прямо на ее подставленные руки. Жив!.. И будто даже не ранен…

А еще через несколько минут их окружают немецкие солдаты. Коренастый ефрейтор с поросшими рыжеватой щетиной щеками недоверчиво бурчит:

— Наверно, вас заколдовал сам дьявол!.. Кто вы такие?! — Его цепкий взгляд оглядывает русскую шинель Леона. — Руссиш?

— Ведите нас к генералу фон Зонтагу, — говорит Леон и рывком сбрасывает с себя шинель. — Пригласите врача… Мне очень плохо…

Но к генералу фон Зонтагу его уже не ведут, а несут. Позади небольшой процессии бредет Тоня. Она чувствует, что в душе ее оборвались какие-то нити, словно прошлое со всем для нее дорогим спряталось в самые глубины памяти.

Теперь она ни на мгновение не забывает, что возник тот второй человек, который должен изображать радость от встречи о врагами, должен приспосабливаться, молчать там, где надо говорить, говорить и смеяться там, где надо стрелять.

И все же она еще не представляла себе всей тяжести испытаний, которые ее ждут, когда шла за солдатами, тащившими на своих плечах грузное тело Леона Петреску.

Глава девятая

Тоню долго допрашивал какой-то чин, очевидно, довольно значительный, потому что, когда в комнату входили офицеры, они подчеркнуто вытягивались. Его иссеченное морщинами лицо освещали проницательные серые глаза, спокойные манеры свидетельствовали о привычке к власти. Он разговаривал с Тоней без свидетелей, в той доверительной манере, в которой ведут допрос умные следователи.

Прежде чем ее доставить сюда, Тоню напоили крепким кофе, накормили и вообще окружили знаками внимания. Какой-то офицер с железным крестом на груди долго тряс ей руку.

— О! Фрейлейн, — говорил он, — вы спасли моего друга! О вашем подвиге мы сообщим в Берлин. — Потом нагнулся и, подмигнув, игриво спросил: — Вы, конечно, в него влюбились?.. Скажу по секрету, он холостяк!..

Теперь человек, который ее допрашивал и звания которого она никак не могла угадать, — плохо разбиралась в немецких погонах, — не задавал ей подобных вопросов. Он держал себя так, словно побуждения, которые толкнули ее на этот крайне рискованный поступок, ему были вполне понятны и не требовали дальнейшего объяснения, но зато он интересовался расположением штаба, фамилиями офицеров и генералов.

И тут уже с ним вступил в бой Савицкий. Тоня сказала, что она из медсанбата, который только недавно переведен на новый участок, и поэтому многих не знает. Однако назвала все же две-три истинные фамилии офицеров, которые разрешил ей назвать Савицкий. Назвала и место, где находился под арестом Петреску. Это была полуразрушенная, покинутая жителями деревня, в которой месяца полтора назад проходили жестокие бои. Деревня находилась километрах в семи от штаба, и Петреску ни за что бы не смог, рассматривая карту, доказать, что она говорит неправду. Кто его допрашивал? Точно не знает, но как будто прокурор. В этой деревне, уточнила она, разместилась прокуратура дивизии.

Пока она говорила, ее собеседник внимательно рассматривал лежавшую перед ним на столе карту, что-то на ней отмечал остро отточенным карандашом.

— А вы очень хорошо говорите по-немецки! — вдруг сказал он. — Почти как истинная немка. Где вы учились?

— В Одессе!

— Да, Петреску мне об этом говорил. Он вообще восхищен вами! — Его глаза смотрели вниз, на карту, он что-то прикидывал в уме. — Скажите, фрейлейн, вы могли бы прочертить путь, каким вы шли к линии фронта?..

Тоня смутилась.

— Точно?! Но ведь мы шли ночью…

— Все-таки покажите!

Он перевернул карту и нагнулся над ней с другой стороны, вложив в руку Тони свой карандаш.

— Итак, сначала давайте найдем точку, от которой вы начали свой путь!

Карта была трофейная, над каждым русским названием каллиграфическим почерком от руки был сделан немецкий перевод латинскими буквами.

Тоня сразу увидела нужное название, но долго водила карандашом вокруг, показывая, что она совсем ничего в картах не понимает. Наконец она все-таки уперлась кончиком карандаша в маленькую черную точку.