Память земли - [44]

Когда же бригадиры стали кой-как соглашаться с выговором — уже накалившиеся, озлобленные нажимом Щепетковой, — на нее обрушилась новая неприятность, теперь с противоположной стороны. Черненкова во все время, пока выступали «ее» коммунисты, выжидала, как это делает прокурор, который слушает стороны и подбирает материал. Теперь же, когда осталось лишь голосовать, она заявила, что о либеральничании членов партии у нее будет отдельный разговор в другом особом месте… Что же касается беспартийной Щепетковой, то она во главе доверенного ей правления заняла гнилую позицию, и, если не исправит, вмешается райком. Выговор в политических делах не мера. Живова надо снять с бригадиров. Жену Фрянскова, а с ней молодуху Ванцецкую и Акимочкина (чтоб духом всех троих не пахло в колхозном социалистическом обществе!) с позором выкинуть из колхоза.

— Так, Дарья Тимофеевна, выкидать — прокидаемся, — улыбнулась Настасья. — Хватит им и общественного порицания. А говоришь, райком?.. Это хорошо. Попросим тебя, товарищ Черненкова, связаться с райкомом, он разберется, поможет.

Илья Андреевич понимал, какую огромную работу проделывает Щепеткова каждым своим спокойным по виду словом, Удержать собрание на таком, в сто восемьдесят градусов, повороте — дело сложное даже для профессионального зубра, не то что для домохозяйки, избранной в председатели колхоза.

«Молодчина!» — окончательно решил Солод и, хоть был здесь новичком, которому скромнее бы посидеть, встал, заявил о несогласии с Черненковой. Понимая, что правление, сколоченное из Фрянсковых и Живовых, организационно безграмотно, Солод для поднятия правленческого духа назвал правление штабом, который взыщет с виновных, но калечить не допустит. Рубить дрова, заявил Солод, полезно, а рубить головы — дело вредное. Это, он думает, решит и штаб — мудрые, сидящие здесь бригадиры.

Эффект от ораторского демарша Солода получился средний. «Организационно безграмотные» бригадиры в секунду раскусили несложный ход Ильи Андреевича и, довольные разрядкой, со смаком покатили: «Вот уж спасибочко, не обездолил», «Да-а, произвел в долженостя!», «Пожаловал сноха́м по серьга́м».

И все же в противовес Черненковой правление после часового гама и крика постановило: Фрянсковой, Акимочкину, Ванцецкой поставить на вид. Что касается Живова, то взыскание ему ограничить выговором.

Настасья поднялась закрыть заседание, примирительно улыбнулась Живову:

— Ну, Савватеич, тебе как раз в бригадирах и выправляться.

— Да что это на самом деле! — вскочил вдруг Андриан Щепетков. — Нарсуд здесь чи богадельня? Только и слышишь: «выправляться», «поправляться»… Нехай Черненкова у себя на заседаниях этим занимается. А мы, правление, явились за другим. Не закрываем правление!

— Сядь, Андриан Матвееич, — сказала Щепеткова.

— Что она усаживает?

Озирая бригадиров, с треском сбивая ногой чью-то палку, Андриан пошел к столу и, не обращая внимания на Щепеткову, заговорил с бригадирами:

— Я спрашиваю: почуманели вы все наконец, что трепотней занимаетесь? Дюже оно важно, как Герасим Живов насчет кулаков выразился ихнему благородию Настасье Семеновне! Вы объясните, что делать с виноградниками? «Цобэ» им не скомандуешь, чтобы шли до места. Зальет их морем к фенькиной матери, тогда нырять под воду за ними? Вот об этом думать надо. Всем вместе, гуртом! А не то, что отметили: Андриан, мол, Матвеевич не подготовился — и вся забота… Разве так с колхозным богатством делается?!

— Сядь, — повторила Щепеткова. — Так и делается. Подготовь предложения — тогда заслушаем. Всё! — Она пристукнула ладонью.

— Ах так? — Андриан глянул на Солода. — Директор! Принимай к себе. Желаю в нормальном месте работать, не в богадельне.

Не зная, что ответить, Солод замялся, в голове мелькнуло: «Вот и приехал в деревню на тихие места…»

— Да, собственно, ведь что получается?.. — сказал он.

— А ничего. Или по Конституции мне не положено на стройку коммунизма?.. Завтра прихожу оформляться!

Мужчины в поддержку Андриана перед Щепетковой зашумели, что виноградники в их колхозе действительно главное. Щепеткова сказала:

— И дисциплина — главное.

— На одних нас не годится, Настасья Семеновна, с этой дисциплиной ехать, — раздались голоса. — Живова, уважаемого человека, за одно слово дерем, а комсомольцы бандитствуют — и пожалуйста.

— Как — бандитствуют?

— Нехай Фрянсков расскажет…

Фрянсков махнул рукой, угнулся.

— Не хочет, — хмыкнул Андриан. — И с чего бы? Дела ж ведь у него веселые: жинке замечания пишут, а сыну было печенки не отбили. Ненаучно высказал за преобразование природы — так ему разъяснили возле клуба. Под ребра.

— Встрели! — засмеялись сбоку. — Парень же с Советской Армии в родный хутор приехал.

Андриан выслушал реплику, поддакнул в тон:

— Встреча с почетом. Лично комсомольский секретарь, сам Абалченко, присутствовал, когда Василя качали.

— Да бросьте раздувать! — сморщился Голубов и повернулся к Фрянскову: — Хочешь, Дмитрий Лаврыч, обижайся, а Василя твоего стукнуть не мешало. Каждый сосун, что ему на язык ни подвернись, то и мелет.

— А что ж, бить? — крикнул Андриан, подавшись вперед.

— А что ж, целовать? — Голубов по-кошачьи вскочил навстречу, подхватывая слетающую с плеча кожанку. — Щепеткова за тебя, дурака, нервы рвет; правление у нас об участии колхоза в общенародном деле, а ты хаханьки?! Сейчас тебе, как фрицу!..