Память земли - [29]
— Запишем по двенадцати, — повторила Римма.
С улицы входила Дарья Черненкова с Зеленской. За ними — Василий и Люба, которая шла на обеденный перерыв.
— С праздником! — еще от калитки закричала Дарья. — В садочке гуляете? Вот, девка, — тиснула она шагающую рядом Любу, — свекры-то у тебя! Чуть что — парочкой, и чужая инженерша им не мешает…
Мария Зеленская была серьезной. Вчера, когда комиссия разбивала хутор на участки и вырабатывала методику описи, Мария не очень понимала свою роль, соглашалась с каждым, кто бы что ни говорил. Теперь же она была обязана защищать интересы колхозников, и она спросила у Фрянсковых:
— Ну как? Все у вас правильно?
— Правильно, — сдерживая сипящее дыхание, ответила Фрянчиха, — надо б правильней, да некуда. Не ночью же, а среди бела дня, в открытую грабят.
— Прокурор! — засмеялась Дарья. — Талант гибнет. А за хозяйство не бойся, ты оборотистая. Построишься коло моря — будешь осетров разводить для базара.
— Разводили, хватит! И птицу, год с году, не разгибали горба, разводили, и скотиняку, и их вот, — ткнула Фрянчиха в насупленного Василия, — поразвели, чтоб они в солдаты шли, кровушку лили. И яблони эти, трижды распроклятые, развели. Возьму топор, порубаю все к черту, раз от государства такое спасибо колхознику.
Глаза Дарьи стали прозрачно-ледяными.
— Думай, — сказала она, — когда про государство ляскаешь. Чуть затронь тебя — враз антисоветщина…
— Дарья Тимофеевна!.. — с укоризной промолвил Фрянсков, протянул руку, словно отгораживая от Дарьи жену, но жена, обегая его руку, налезала на Дарью:
— Кого она пугает? Не пугливые.
— Да бросьте вы прискипаться, — попыталась сгладить Зеленская, — Ну сказали и сказали. Ты, милая, пиши себе, — подтолкнула она Римму.
— Я и пишу, — обрадовалась поддержке Римма. — Решаем тут, сколько лет этим яблоням.
— Дедовы яблони! — рванулась Фрянчиха. — По сорок лет им!
— Откудова столько, соседка? — не сообразив, изумилась Зеленская. — Ты ж сажала их, когда у тебя Ленька родился. Сколько ему? Тринадцать? Вот и яблоням столько.
— Чиво-о?..
— Ничего! Правильно! — гаркнул на жену Фрянсков. — Хватит тебе брехать людям. Молодые яблони! А то, что я сегодня насчет голоштанных примаков от тебя слышал, то нехай, ты еще подумаешь…
Он плотнее насунул фуражку, зашагал на улицу. Зеленская подбежала к Фрянчихе:
— Господи, соседочка…
— Не трожься! — Фрянчиха отдернула локоть. — Вот оно когда тебя раскусила! Выпытываешь, кто родился когда, кто что сажает? С тобой, с пригретой гадюкой, хлеб-соль делили, приютили тебя. Все двадцать лет высматриваешь… по-соседски? Своего мужа нема, так чужих натравливаешь? Иди со двора, чтоб духу твоего шпионского…
— Мама, — только сказала Люба.
— Цыть, Любка!
Дарья первая повернула из сада, дернула Зеленскую за руку, гаркнула:
— Чего опустила голову из-за этих паразитов? Трусить их надо, а не воспитывать. Тридцать с лишком лет воспитывали. Хватит!
Люба смотрела, как городская барышня Римма Сергиенко измеряла стволы, Заносила в бланк цифры, опираясь коленкой о гладкое, отшлифованное добела днище баркаса, Римма не знала, что есть деревья старых Фрянсковых, есть — молодоженов. В саду было много рядов, и она торопилась. Пригибая голову, чтоб не стукаться о низкие ветки, она, техник Волго-Донской инвентаризационной комиссии, опоясывала сантиметром ствол за стволом: яблоню, сливу, жерделу с надгрызенным Любой янтарным натеком клея. У Любы задрожал подбородок, и она пошла. Василий догнал ее:
— Постой!
— На работу, Вася, пора. Вася!.. — Она ткнулась лбом в его плечо, в неспоротую с шинели шлевку погона.
— Ну! Ну! — говорил Василий, трогая рукой ее голову.
— А все-таки мать неправильно делает, — сказала Люба.
Василий отодвинул жену от плеча, недобро прищуриваясь, спросил:
— То есть как это — неправильно?..
Глава восьмая
Еще неделю назад Люба была счастливой. Много чудесного узнала она за время, что дал ей Конкин на устройство домашних дел. Дела, собственно, кончились в послесвадебное утро, когда она вдвоем со свекровью перемыла гору посуды и прибрала в доме. Остальное — знакомство с хуторскими родичами, жизнь в шумной семье — было длительным, особенным праздником. Смущение перед собой и окружающими, которое испытывала Люба, перестав быть девчонкой, став женой своего мужа, переключалось у нее на чувство покровительства к Василию, тоже сбитому с толку своим новым, семейным положением. Это покровительство смешивалось в душе Любы с ощущением, что Василий все, же старший, как муж, что он более главный из них двоих. Люба особенно чувствовала его превосходство, когда он рассказывал про свою службу шофером в краснознаменной танковой дивизии, про незнакомую Любе чужую страну и чужие тамошние порядки. Раньше она знала Василия только по письмам, а сейчас, слушая его рассказы о гарнизонной службе, об уставах, караулах, с радостью убеждалась, что ее Василий — герой, что он о самых суровых вещах говорит как о легком, совсем обыкновенном. Она перебивала, трогая мужа за большую, по-юношески еще припухлую руку, лежащую у нее на колене:
— И это всю ночь так и стоишь с автоматом, хоть мороз, хоть ливень?
Художественная сила книги рассказов «Человек в степи» известного советского писателя Владимира Фоменко, ее современность заключаются в том, что созданные в ней образы и поставленные проблемы не отошли в прошлое, а волнуют и сегодня, хотя речь в рассказах идет о людях и событиях первого трудного послевоенного года.Образы тружеников, новаторов сельского хозяйства — людей долга, беспокойных, ищущих, влюбленных в порученное им дело, пленяют читателя яркостью и самобытностью характеров.Колхозники, о которых пишет В.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.