Память земли - [161]
Безмолвна займищная дорога от хутора Кореновского к Дону. Слабо пробитая через кусты, вьется она, сонная в зное, пустынная; лишь изредка пролетит над ней цапля, положив на спину голову, выставив вперед клюв, и растает, словно упадет за камыши. А «в виноград» людно, колесно здесь! Тянутся, буксуют в песке машины, набитые «королями», мотоциклы с сапетками в люльках, бычьи и конские брички — все к пароходу. Из Кореновского не видать за вербняком Дона, и кажется — сверкающие стекла палубных надстроек приближаются прямо по лугу. Клуб пара — и тогда лишь долетает с недолгой стоянки гудок. Пошел виноград на Ростов…
Идет виноград и сухим путем в заготконторы, идет и на заводы шампанских вин. Рядами — не счесть — тянутся вдоль заводских дворов бочки, сходные с автоцистернами, и сколько в тех бочках застольных душевных бесед, свадеб, именин, проводов, приводов в милицию?.. Что ж, и хлебом тоже объедаются, даже счастьем, бывает, объедаются; а виноград — его и создал господь для того, чтоб пить вино из его ягод, а прежде подавить те ягоды.
Давят и на заводах, и в каждом колхозе работают прессы, в каждом личном дворе векодавние давилки, и любит командировочный народ эти дни в станицах, веселы в эти дни, не тверды на ногах люди местные, люди приезжие, не обойдена и живность, жирующая на виноградных отжимках; и даже гуси, наклевавшись дома косточек с кожурой, лежат на лугах светлыми на солнце стадами — издали точно белье многих солдатских батальонов, что полезли в воду купаться. А пролетит чайка — и с пьяных глаз всполошатся гуси, загогочут, махая крыльями.
В такие дни Андриан Щепетков заносит в тетрадь цифры с нулями — сданные центнеры винограда, честь, громкую славу колхоза.
Андриан выбирал, где ехать бездорожно. Получалось хоть дальше, а проходимее. Милка Руженкова первая пихала под оси тяжелую осклизную вагу, давила на нее плечом; женщины, наверно, думали: вот-де пример дает; а Милка, чувствуя, что в ней растет ребенок, желала надорваться, чтоб скинуть.
Когда волы падали и, уже зануженные, засмыканные, ударялись о лед подбородками, Андриан давал знак не бить, дать малость отлежаться — и воловьи бока ходили, как жабры выхваченных на ветер сазанов. Андриан усмехался: «Это по ведру на саженец везем. А ну-ка по бочке бы на куст, да сорок тысяч тонн тех кустов, да все это за одну лишь неделю — от размерзания грунта до пробуждения лозы. А в городе так и верят: «Ни корешка не бросят под морем донцы-молодцы».
— Ге, ге!
В забитых чопами бочках хлюпало, от бочек пахло тиной весенней воды, дубом, едва-едва дышало выветренным вином, но Андриановы ноздри чутко улавливали, в какой бочке хранился прошлый год рислинг, в какой красностоп, алиготе — все то, что рождалось брошенными кустами…
На подъемах быков счетверили. Цепками подвязывали к дышлу передней подводы вторую бычью пару, выволакивали наверх, а там распрягали и спускались с порожними быками к следующей упряжке.
Людей — поди разбери почему? — все больше охватывал азарт работы, безумие работы, куда большее, чем безумие гульбища, пьянки, в которой — черт не брат! — пропивают капелюху, сапоги, баркас… Андриан знал это безумие работы и в личном былом хозяйствишке, и в колхозном хозяйстве, особенно по новинке, по началу колхозов, или после немцев, в разор; знал это состояние в обеих войнах, в тяжкие — считай, без такого азарта — последние в жизни минуты и не удивлялся ни бегающей бегом Фелицате, ни другим женщинам, ни даже заразившимся этой азартностью волам. Тупое существо вол. Обидел его крестьянин, забрал у него радость призывно хрипеть, швырять копытом землю при виде коровы, лишил его отцовства, обрек смолоду до дряхлости, до бойни глядеть лишь в черную дорогу; а вот чувствует вол состояние человека, рвет за него жилы.
На пустоши были уже в сумерках. Кругом чадили костры, белелись палатки геодезистов, археологов, гидрогеологов, техников, мгновенно, едва утвердили место, наехавших сюда довершать планировку. «Они-то, — думал Андриан, — довершат. А чем поливать виноградники, когда примутся?..» Андриан в курсе: у нового хозяина, у маяковцев, лебярка молока дешевле кружки воды. За тридевять земель везут для гуртов цистерны с водой. Завидят гурты пыль на шоссе с-под цистерн — глаза выпучат, хвосты в гору и скачут наперерез. Преследуют даже обычные идущие с горючим бензовозы. Овца — на что уж смирная тварь, а тоже звереет. Бросаются отары к корытам, не дают налить; а присосутся — и сотни штук, как одна машина, взад-вперед от глотания… Уже и воды давно нет, и не оторвут, бедолаги, ноздрей от влажных досок.
Геодезисты и другие шли от костров к подъехавшим кореновцам, совали письма, прося бросить в хуторе в ящик. Подходили и свои. Животноводы. Трое уж суток живут здесь, вкапывают стояки для ферм по приказу сумасшедшего Вальки Голубова, который хоть и под суд, по всему, отправится и билет будет выкладывать, а не снижает активности. Чудной мужик! Считает, что если его даже исключить, то его все равно нельзя отставить от партии! Животноводы, поглядывая на обоз, говорили:
— Спасибочко Андриану Матвеичу, ублаготворил скотину.
Художественная сила книги рассказов «Человек в степи» известного советского писателя Владимира Фоменко, ее современность заключаются в том, что созданные в ней образы и поставленные проблемы не отошли в прошлое, а волнуют и сегодня, хотя речь в рассказах идет о людях и событиях первого трудного послевоенного года.Образы тружеников, новаторов сельского хозяйства — людей долга, беспокойных, ищущих, влюбленных в порученное им дело, пленяют читателя яркостью и самобытностью характеров.Колхозники, о которых пишет В.
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.
Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...