Память земли - [15]
Сергей стоял перед благодушно сидящим Орловым, рассматривал его фетровые светлые бурки и делал вид, что слушает, Борис Никитич рассказывал о молокозаготовках, говорил увлеченно, звучно.
«Корова» — запало отдельное звучание в ухо Сергея. Какого лешего, что ему, Сергею, известно о корове? Что это сельскохозяйственное животное с рогами, которое доится. Больше ничего. Он перебил, спросил Бориса Никитича, нарочито коверкая:
— А как у нас с этими кормами… с мокрыми?
— Сочными, — поправил Борис Никитич, в своей увлеченности не замечая иронии. — Скверно срочными. Но надо обойтись грубыми — соломой — и все равно выходить по молоку хотя бы на второе место в области. Как ты считаешь?
Сергей молчал. Он сощипывал ворсины с рукава своего физкультурного свитера, сдувал их, далеко оттопыривая губы, и потом спросил:
— Вы давно, Борис Никитич, читали Толстого? Толстой ведь, между прочим, первоисточник, зеркало революции. Или молоко заслоняет у нас всех Толстых даже в день партучебы?
Орлов озадаченно уставился на Голикова, но Шура, которая готовила чай и уже в третий раз переставляла стаканы с места на место, засмеялась:
— Это с ним, Борис Никитич, бывает. — И повернулась к мужу, держа в пальцах измазанные простоквашей чайные ложечки; возмущенно раздув ноздри, сказала: — Сергей, ты закрываешься Толстым от хозяйственных разговоров, потому что боишься. Так надо и говорить «боюсь», а не ходить обходными кругами.
Голиков сохранял вежливое лицо, необходимое хозяину, когда в доме чужие.
— Обходными кругами, — повторила Шура, желая разозлить мужа, вызвать на разговор при Борисе Никитиче.
Планы Шуры были простыми. Шура мечтала о научном будущем мужа. Она выросла в семье, где всегда как о важнейшем в жизни говорили о диссертациях, о блестящих защитах, и, таким образом, ее честолюбие в отношении Сергея было подготовлено заранее, а после замужества расцвело пышным цветом. Но коль уж Сергея забрали с научной работы на партийную, то появилось новое обстоятельство. Заключалось оно, по Шуриному рассуждению, в том, что конфликтовать теперь, постфактум, глупо, так как плетью обуха не перешибешь. Сергей должен в полный рост показать себя здесь, а после вернуться к науке. И коль уж приехали сюда, где возводится всесоюзное сооружение, то возникает еще одно обстоятельство, чисто душевное. Перестрадав в несколько дней неудобства сельской жизни, Шура, как и все вокруг нее, стала патриоткой Волго-Дона, хотела теперь видеть в муже настоящего руководителя — волевого, спокойного, а не такого, что брюзжит и, словно перед кем-то пыжась, презирает окружающее. Поэтому она и нападала сейчас на мужа.
— Отвратительно смотреть на тебя, — бросила она ему и взглянула на Орлова, как на союзника.
Сергей, не реагируя, стоял в своих мягких шлепанцах, добродушно покачивался с пяток на носки.
— Удивительная вещь, — сказал он Орлову, — сколько у нас внештатных инструкторов. Даже моя супруга, полюбуйтесь, инструктор-бодряк. Если у нее в больнице оттяпают, например, палец какому-нибудь трактористу, не говоря уже об экскаваторщике с гидроузла, она будет требовать от парня, чтоб у него не только веселые глаза были, а чтоб энтузиазм из него струями бил. Как фонтан. Поскольку палец влип не куда зря, а в шестерню отечественного экскаватора. Шагающего. Лучшего в Европе.
— Ты что, Сергей Петрович, работаешь на Би-Би-Си? — поинтересовался Орлов. Сбитый с деловой темы о молоке, которое должен сдавать район, посмеиваясь над чудачеством своего подшефного, он произнес: — Твоя супруга, между прочим, если скажет такое пострадавшему экскаваторщику, то не ошибется. Действительно, техника у нас стоящая. Научились. И экскаваторщики — народ ничего себе, не последний. А перед нами с тобой, голубок, ясная задача — снабжать этих экскаваторщиков хлебом. Да и молоком! Кроме того, мешающие Волго-Дону станицы переселить и не мудрствовать.
— Конечно! — обрадовалась Шура поддержке. — Любые твои рассуждения и настроения, Сергей, заведомо безобразны, если они не на пользу стройке. При всех обстоятельствах ты не имеешь права отворачиваться от нее. Она — твой долг перед обществом, если хочешь!
— Спасибо, — Голиков поклонился, — растолковала про общество.
Он поддернул под свитером брючный ремень (жест, которого жена не выносила), затем спросил, будет ли наконец чай.
— Как всегда, увиливаешь от разговора, когда тебя прижмут, — ответила Шура и пошла за чайником. Приостановись в дверях, добавила: — Великое одолжение делаешь, что ступаешь по грешной нашей земле. И пусть Борис Никитич слушает, он свой человек, а я скажу. Мне не за себя, а за тебя стыдно, что ты, например, сегодня не дослушал меня насчет пенициллина и нашего дуба Резниченко, — есть тебе захотелось!.. И брось все же брюки поддергивать. Неприлично.
Выйдя наконец из комнаты в другую, она увидела на телефоне подушку с одеялом, рядом — «Воскресение» и театрально распахнула дверь:
— Пожалуйста, Борис Никитич! От всего он так отгораживается.
Орлов улыбался, а Сергей, уязвленный и улыбкой Орлова, и предательством жены, отвернулся от нее, заговорил с Орловым уже серьезнее:
Художественная сила книги рассказов «Человек в степи» известного советского писателя Владимира Фоменко, ее современность заключаются в том, что созданные в ней образы и поставленные проблемы не отошли в прошлое, а волнуют и сегодня, хотя речь в рассказах идет о людях и событиях первого трудного послевоенного года.Образы тружеников, новаторов сельского хозяйства — людей долга, беспокойных, ищущих, влюбленных в порученное им дело, пленяют читателя яркостью и самобытностью характеров.Колхозники, о которых пишет В.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.